Дамка хочет говорить
Шрифт:
«Щадить себя надо, — скажет врач. — Все-таки семьдесят третий год, сами понимаете». — «Милый доктор, что вы говорите. Не могу же я целый день сидеть». — «Наоборот, ходите, двигайтесь, понемножку на огороде работайте». — «Да мы вам, Мария Алексеевна, во всем поможем. И сад обработаем, и комнату уберем», — скажет Андрюша.
Потом все уйдут, и Мария Алексеевна выпустит из другой комнаты Тиму.
«А ну, подружись с Дамкой, а то у тебя совсем друзей нет».
Какой там!
«Моя хозяйка!» — «Конечно, твоя. А моя хозяюшка разве
Он замолчит, глядя преданно на Марию Алексеевну.
«Давай дружить. Приходи к нам во двор, поиграем, на речку сбегаем, и Любушку с собой возьмем». — «Как я хозяйку оставлю одну?» — удивится Тимка. — «Будешь веселиться, хозяйка обрадуется. Тебе ведь скучно одному». — «Нет». — «И на улицу не хочешь?» — «Там собаки дерутся, а дома я хозяин. Захочу и тебя прогоню. — И он залает на меня. — Я комнатная собака, а ты дворняжка, уходи».
Открылась дверь. Я прыгнула на крыльцо. Вышли наша тетя Катя и Виталькина мать. Они горько плакали.
— Сколько Мария добра сделала ребятам. Пухом ей земля.
Тетя Катя плакала молча, покачивая головой. Любушка испуганно ревела: «Мама, ну, мама, насовсем, что ли, умерла?»
Люди шли и шли в дом: «Последний раз поглядеть на учительницу». И все говорили: «Ах, как жалко прекрасного человека».
На другой день возле дома Марии Алексеевны собралось много народу. Жалобно играл духовой оркестр, никто не веселился. Потом положили Марию Алексеевну в машину и тихонько повезли по всей деревне. Тимка побежал за машиной. Андрюша поймал его и запер у нас в доме.
— Мама, я тоже пойду, — просилась Любушка.
— Маленьким нельзя на кладбище. Здесь попрощалась. Запомни, дочка, Марию Алексеевну на всю жизнь… — И мать наказала Любушке, чтобы не выпускала Тимку. Мы сидели с ней на крылечке и жалели его. Он так скребся, так просился на улицу, что совсем охрип и обессилил: лег у двери — протяжно и тихо выл.
— Будешь у нас теперь жить, — успокаивала его Любушка. — Дамка никогда не тронет, и никто тебя не обидит. И даже Андрюшка никогда ругать не будет, если провинишься. Мы тебя все любим.
— Все тебя любим, — повторяла я. — Слышишь?
Тим молчал, И Любушка пожалела его.
— Ладно, выходи — вместе на крылечке погорюем.
— Не выпускай, тебе же мама приказала, — заволновалась я. — Убежит.
— Видишь, и Дамка меня просит… Хочет с тобой поговорить.
Любушка открыла дверь. Тимка одним махом спрыгнул с крыльца, я за ним… Мы долго бежали. Навстречу шло много людей. Тетя Катя звала нас с Тимкой, но я не послушалась. Я поняла, что Тимка бежит к своей хозяюшке… Сейчас ее увидим! Мы вбежали в большой-пребольшой двор, весь в буграх. Некоторые бугры были огорожены железной оградой… Тимка кинулся к сырому бугру и лег на цветы, ленты…
Андрюша с ребятами пытались взять Тимку, но он, весь дрожа, дико рычал и кусался. И даже Андрюшу не признавал.
— Есть захочет — прибежит, как миленький, —
Нет, Любушка, не прибежал домой Тимка! Звала его, но он выл, и слезы катились по его белой, дрожащей морде. Ну что мне делать? Утром снова была у Тимки. Уж как уговаривала вернуться. Оглядываясь, он все же побрел за мной. Но к нам не захотел: крадучись, пробрался в свой двор. Где будка? Нашли ее разбитой в сарае. На крыльце появился новый хозяин дома.
— А ну, брысь отсюда!
Тим задал стрекача, а я оглянулась: «Брысь!» ведь говорят кошке, но ее тут не было.
— Ишь оскалилась! Пошла, говорю!
Оказывается, мне! Ну чего выдумывает? Я совсем не оскалилась, молча смотрела на него, поджав хвост…
— Вы же наш сосед.
— Бешеная какая-то, — сосед схватил палку.
Разговаривать с ним дальше было опасно — у такого рука не дрогнет…
Любушка, если бы тогда ты пошла со мной, нашли бы мы Тимку! Он снова лежал на бугорке, окруженный цветами и лентами.
— Тим, приведу Любушку или Андрюшу. Пойдешь к нам жить?
— Никуда не пойду, — плакал он. — Здесь буду лежать.
Прибежала домой — зову Любушку, Андрюшу — не понимают. А утром Андрюша сказал матери:
— Всю деревню обошел, нет Тимки нигде. Я уверен — на кладбище он. Верные собаки всегда там, где хозяин.
Мы побежали на кладбище. Тимки там не было.
Вот беда, Любушка: нет Марии Алексеевны!
И нет Тимки! Где он?
8
Любушка, что делать? Опять Бобик не слушается. У тебя одни цыплята на уме: как придешь из школы, только и возишься с ними, а про Бобика забыла. Тетя Катя хочет как следует взяться за него, да «руки не доходят». Как же мне быть, Любушка? Жалко его. Помоги! По ночам думаю о своей жизни… Может, я сама виновата, что Бобик стал таким? Много лаяла, много бегала, а мало умею и знаю. Правда, Дима меня кое-чему научил, но недоучил — в город уехал.
Вот Босой сам выучился многому. Он, например, все пропажи находит. Если белье с веревки упало — домой несет. Я было пробовала. Вижу: валяется белье, ветром с веревки сдуло, не решаюсь взять, боюсь, зубами порву.
Андрюшка как-то прочитал про умную пограничную собаку и стал меня тоже дрессировать. Надевал старую фуфайку. Любушка кричала: «Взять!» Я прыгала, а она рассердилась и заговорила быстро-быстро. Ну не понимаю иногда тебя, Любушка!
Я растерянно скулила, а тут еще Андрюша кричит: «Взять меня! Хватай фуфайку!» Все же я догадалась: надо играть с Андрюшей! Но он так заорал, подступая ко мне, что я даже немножко испугалась. Ну зачем хватать его за фуфайку? Когда поняла, что это понарошку, все равно не захотела. Зачем? А он приказывает. А потом сказал: «Надо Дамку разозлить». И начал меня хватать за уши, за нос, за хвост. Ну и разозлилась, — не стала обращать внимания на Андрюшку, легла и отвернулась.