Дамоклов меч над звездным троном
Шрифт:
Прошел час, потом еще двадцать долгих минут. Катя налила всем горячего кофе. Господи, день только начался — и такая тоска. Как это люди в засадах, в секретах неделями, месяцами сидят?
Мимо медленно проехала «Газель» с надписью на кузове «Чистая питьевая вода», остановилась перед воротами, посигналила. Ворота открылись, и машина въехала во двор.
Прошел еще час. Катя искоса поглядывала на Кравченко и Мещерского. Они сидели с невозмутимыми каменными лицами. О, она отлично знала это выражение мужского лица! Они не вступали с ней в споры. В пререкания по поводу бесцельности этого мероприятия.
Катя постаралась взять себя в руки. А вот и не бред. Что бы там они ни говорили, ни думали про себя — ее место в данной сложившейся ситуации здесь. Возможно, что в этом доме, крышу которого еле видно из-за забора, проживает единственная на данный момент реальная, очевидная жертва, находящаяся в поле зрения убийцы. Кем бы он там ни был — пусть и не обязательно ее собственным пасынком. «А вдруг я не узнаю эту Алену Леонидовну Куницыну? Вот сейчас она выйдет из дома, а я ее не узнаю? — подумала Катя. — Ведь я ее видела всего один раз, там на теплоходе. И потом, может, она за эти дни снова сделала себе какую-нибудь операцию? Может, она вообще не дома, а где-то в клинике находится?»
— Внедорожник выехал, «Шевроле», — оповестил Кравченко. — Баба за рулем. Одна. Ну, Катеныш, гляди — она?
Катя схватила бинокль: глянцевый синий бок машины, лобовое стекло и… Нет, она узнала эту женщину. Сколько бы пластических операций в своей жизни та ни сделала, она все равно оставалась женщиной, которую, увидев раз, с кем-то спутать было просто невозможно.
— Это она, мачеха Саныча, — Катя подалась вперед. — Мы едем за ней.
И они поехали. Было уже начало первого, когда они припарковались вслед за машиной Алены Леонидовны в Москве в Спасо-Наливковском переулке по соседству с Добрынинской площадью возле трехэтажного современного здания, смахивавшего на аквариум в стиле хай-тек. Алена Леонидовна скрылась за его дверями. Мещерский вышел на разведку.
— Это филиал Института пластической хирургии и косметологии, — сообщил он, вернувшись в машину.
— Мама моя родная, я так и знал, — хмыкнул Кравченко.
Посидели в машине с полчаса. Затем решили действовать так — напротив канадский бар, слева в переулке — японский бар, справа — кафе. Один остается в машине на посту, двое других спокойно и ненавязчиво коротают время.
— Идите вы с Катей, — сказал Мещерский. — Я подежурю.
Кравченко японскую кухню не любил. В канадском баре было пусто. Никто не играл на бильярде, никто не заказывал стейка на углях. Бармен обрадовался им как родным. Катя подумала: а непыльная работенка, вместо того чтобы стучать по клавиатуре компьютера, сочиняя очередную криминальную нетленку для «Вестника Подмосковья», сидеть вот так с собственным мужем в этом канадском бейлисе, попивая кофе.
— Мне темное пиво, — распорядился Кравченко.
— Мне кажется — я опять ошиблась, — сказала Катя. — Не хотелось признаваться при Сережке… Кажется, из-за меня вы зря потратили день.
— Терпеть этого не могу. — Кравченко поднял стакан с пивом. — Ты же знаешь — вот этого самого твоего самоедства: зря — не зря, надо — не надо.
— Но сколько же можно вот так караулить, я сама теперь понимаю, что…
— Я бы на твоем месте не ныл, а позвонил этому твоему пинкертону, — хмыкнул Кравченко. — Ведь он тоже чем-то там занят. Тебе не интересно, как у него складываются сейчас дела с теплоходом?
Катя позвонила Колосову. Телефон не отвечал — в это самое время начальник отдела убийств как раз мчался в направлении Тушина, где оперативники вели Саныча-Сухого. Колосову было не до личных звонков. Он висел на рации. Катя дала отбой: на чем бы это записать — «драгоценный» впервые не психанул при таком вот ее звонке, более того — сам проявил инициативу. Это значило, что…
— Ты меня спрашивал, Вадик, а теперь я тебя хочу спросить: что ты сам думаешь обо всем об этом?
— Об убийствах?
— Об убийствах и о людях, которые у нас на подозрении.
— Тебе не понравится то, что я думаю, — ответил Кравченко.
— То есть?
— Если все действительно обстоит так с этими жертвами, как ты говоришь, то я бы.., я бы не стал ему мешать.
— Не стал бы ему мешать? — спросила Катя. — Убивать? Убивать их?
Кравченко молчал.
— Ты не видел, что он делает с телами, как убивает, — сказала Катя.
— Это не главный вопрос.
— Это не главный? То, как он убивает, — не главный вопрос? А что же тогда главный вопрос?
— Главный вопрос в том, как он стал тем, кем стал. Что его заставило так измениться.
— Ты так говоришь, словно знаешь, кто убийца.
— Я не знаю, кто убийца, Катя. В том-то все и дело — я не знаю. — Кравченко резко отодвинул от себя пустой стакан. — Это для меня и есть самая острая заноза. Иначе я был бы не здесь.
— А где бы ты был? — спросила Катя.
— Пойдем-ка в машину. Надо Сереге дать шанс утолить первый легкий голод, — хмыкнул Кравченко.
— Так что это за предмет?
— Я не пойму никак, что вам от меня надо. За что меня арестовали? Разве я что-то у кого-то украл?
Разговор шел уже в управлении уголовного розыска на Никитском. Колосов обошел стол, остановился напротив сидевшего на стуле ощетинившегося Саныча. В кабинете собралась почти вся оперативная группа, участвовавшая в задержании фигуранта. На лицах всех сыщиков было написано ожидание близкой развязки. В тот момент почти ни у кого из присутствовавших не было сомнений в том, что убийца взят на одной из главных улик и вот-вот поплывет, поступательно признаваясь в содеянном.
— Я повторяю свой вопрос, гражданин Сухой: что за предмет вы сегодня днем передали мастеру-граверу для обработки? — повысил голос Колосов.
— А я не понимаю, какое вам до всего этого дело. С какой стати я должен вам отвечать. Не буду я вам отвечать до тех пор, пока мне вразумительно не скажут, за что меня схватили на глазах у всего магазина как какого-то урку, затолкали в ваш вонючий «газик» и притащили сюда!
— Вот это стало причиной задержания, — Колосов показал на лежавший на столе вещдок. — Мы требуем, гражданин Сухой, от вас конкретных объяснений вот по этому предмету.