Данэя
Шрифт:
Часть I КРЕМЕНЬ И КРЕСАЛО
1
Поначалу Дан показался Лалу абсолютно таким же, как все крупнейшие ученые его возраста: ушедшим в свою работу настолько, что почти ничего другого не видит и не воспринимает. Но сразу Лал ничего другого и не ожидал, готовясь к интервью с ученым такого калибра. Дан представлял для него, журналиста и историка современной эпохи, колоссальный интерес и он давно стремился встретиться с ним.
Дан начинал блестяще: уже в 23 года стал доктором, успев решить весьма сложную задачу по увеличению
Ему сейчас было уже почти 150 лет. Как и многие люди его возраста, он был одет тепло — в свободном шерстяном свитере крупной вязки, вероятней всего самодельном. Без всяких украшений. Голова вся седая, но глаза молодые, живые, и походка упругая. Разговаривая, он ровным мерным шагом шел по аллее. Отвечал на вопросы Лала довольно охотно.
— Уже тогда для меня были главными не те, практические, результаты, за которую дали докторскую степень: там был ряд побочных моментов, явно связанных с фундаментальными свойствами пространства. Занимался этим потом всю жизнь. И пока безрезультатно.
Лал попробовал возразить ему. Перечислил опубликованные работы его и его учеников. Ведь немало, весьма. А итог их практического использования?!
Взгляд Дана потеплел. Он будто впервые увидел себя и свою работу со стороны, глазами этого симпатичного молодого журналиста. Но, все же, мягко, но решительно сказал:
— Это не то. — Он замолчал и ушел в себя. Лал, тоже молча, терпеливо ждал.
«Не то!» Это слышишь почти всегда и почти от всех. Лейтмотив современной эпохи, которая воспринимается как всеобщий глубочайший кризис. Мелкие шаги вперед даются ценой невероятного труда при мало ощутимых результатах: почти нет крупных фундаментальных открытий. Сейчас основное — уточнение, доработка и строгое редактирование теорий. И в остальном — усовершенствование, доводка, шлифовка, суперфиниш. Огромная кропотливая работа — безусловно, необходимая, но мало радостная на фоне свершения былых открытий, создания старых теорий: подобных неотесанным глыбам, недоработанных в деталях, не отшлифованных — но гигантских, сразу двигавших науку далеко вперед. И судорожные усилия современного человечества преодолеть, выйти из этого состояния, определяющего весь стиль жизни и многие социальные институты.
— Понимаешь, порой вдруг мелькнет какой-то смутный проблеск. Кажется, что вот ты и ухватился за кончик нити, — вдруг заговорил Дан, как будто внезапно очнувшись. — И потом снова ни к чему не приходишь. Нить обрывается, мысль ускользает. Остаются лишь попутные результаты, а не то, что ищешь. — Он смотрел Лалу в глаза.
— Великие открытия делались, когда удавалось преодолеть власть существовавших теорий, порой самых фундаментальных, казавшихся совершенно очевидными и незыблемыми. Это так давно известно, и все же… Мы в плену у наших представлений, наших огромных знаний.
— Инерция мышления, да! Груз знаний давит, прижимая мысль. Недаром фундаментальные открытия делались молодыми.
Видимо, эта мысль мучила его. И Лалу нечего было возразить — он попытался перевести разговор на другое.
Дан слушал с интересом. Молодой журналист, имя которого уже было всем известно благодаря его полемическим статьями и книгам, поражал широтой знаний. Есть же люди, способные охватить буквально все! И Дан уже сам задавал бесчисленные вопросы, на которые Лал не уставал отвечать.
Совсем стемнело, небо покрылось звездами.
— Значит, многое было утеряно?
— К сожалению. Погибло во время войн, пожаров, стихийных бедствий; уничтожено нарочно или случайно. Но многое стало непонятным, даже сохранившись в древних документах, где немало такого, что вновь становится ясным лишь после повторного открытия, а до того рассматривается как аллегория. А что-то еще ждет своего часа, погребенное в тайниках.
— Подобные находки, я думаю, невероятно интересны.
— Да, почти всегда.
— Расскажи мне о какой-нибудь из них. Ночь теплая, и мне нравится слушать тебя.
— Я рад этому. Охотно расскажу тебе о совсем недавней находке — тем более, что она может представлять для тебя интерес как математика.
При прокладке путепроводной трубы были обнаружены несколько тетрадей — сшитых стопках листов бумаги — и свернутый в рулон длинный бумажный лист, разграфленный ортогональной сеткой с размерами 10-3 метра, с нанесенными на нем графиками. После того, как старые буквы и цифры были заменены современными, обнаружили, что это ряд разностей простых чисел натурального ряда до 6000, в котором бросаются в глаза повторяющиеся группы, обрисованные как одинаковые графические фигуры. В одной из тетрадей дана полная выборка, классификация, обозначения и наименования этих групп.
Там же было два письма. В одном — обращения «Михайло» и «Однокамушкин»; другое адресовано «великому Владимиру Неешпапе», которого автор письма тоже периодически называет «Однокамушкиным». Письма написаны разным почерком. Язык — русский, время — ХХ век. Второе письмо не окончено и, видимо, не отослано. Содержание его любопытно.
Лал раскрыл веер-экран и послал со своего радиобраслета команду воспроизведения картотеки личного архива, находящегося в блоке памяти дома. Найдя название документа, включил его, и на экране возник лист разграфленной в клетку бумаги, покрытый довольно коряво написанными словами. Буквы — поздняя кириллица. Рядом светился перевод:
«…Завидуя люто твоей славе непризнанного гения, автора потрясающей гипотезы зависимости гравитационной «постоянной» от четвертых степеней абсолютных температур взаимодействующих тел, я решил тоже осчастливить человечество чем-нибудь этаким.
Простыми числами я чуть-чуть пытался заниматься между делом еще давно, но, в общем-то, не всерьез. Все время какие-нибудь причины: то нет времени, то неохота; то нет таблицы простых чисел, а где достать — пес его знает. Находил сам небольшое количество с помощью «решета Эратосфена» и пытался с ними что-то сделать. Причем почему-то почти сразу потянуло сравнивать разности между ними.