Данэя
Шрифт:
— Постой! Я как раз работаю сейчас над проблемой выхода на Контакт с помощью гипераппарата. Замедление времени должно быть при этом значительным.
— За счет чего?
Он попытался объяснить — и друг пришло понимание. Чуть ли не сразу. Он все изложил ей, причем так, что она тоже поняла. Впрочем, не удивительно: в их семье разговоры слишком часто касались гиперфизики.
Она кивнула головой:
— Имей в виду и меня.
— Обещаю! — Дан заторопился: не терпелось засесть за расчеты.
Нельзя сказать, что работа,
Сложнейший комплекс различных веществ, синтетических и природных, включая гормоны. Действие мощное по глубине: даже на олигофренов, только узкое — не более двадцати трех процентов удачного исхода. Но… Да, но: в случае неудачи — летальный исход. Впрочем большая часть проб проведена на явных олигофренах: для них этот способ еще можно было считать как-то оправданным.
Но абсолютно тот же результат, с ничтожной разницей, дало применение препарата на менее сильно отстающих детях. По просьбе их родителей. Очень небольшое количество. И сразу же от него — отказались: они сами — Дзин и весь Институт исправления. Считали, что не имеют право убивать детей, пытаясь их исправить.
До них доходили реплики, раздававшиеся из лагеря Йорга: если бы использовали подопытных «неполноценных», то дело спасения остальных «неполноценных» пошло бы куда живее.
Йорг крайне редко открыто выступал против них: обстановка для него в этом отношении становилась все более и более неблагоприятной. Но даже его молчание звучало. Против них: как полное отрицание — неприятие, не опускавшееся до споров. Йоргом и его клевретами это делалось нарочито спокойно. Их можно было даже часто увидеть на докладах и лекциях, проводившихся сотрудниками Института исправления.
Сам Йорг не составлял исключения. Появляясь на них, усаживался в одном из средних рядов; внимательно слушал, никогда не задавал вопросы, не произносил реплик — и уходил так же молча, как и присутствовал.
Он красиво проигрывал, и это невольно внушало уважение к нему: он явно делал удар на это, ведя психологическую атаку на тех, кто не с ним. Впечатление, действительно, производилось сильное: это часто отмечал про себя Милан, чувствовавший, как часто тянет его неотрывно смотреть на Йорга, когда он его видел.
Однажды доклад делал Дзин. Да, это было, когда они провели серию попыток исправления обычных отстающих детей, не давшую результатов. Йорг сидел, как всегда, молча, буквально впившись взглядом в Дзина. Он не замечал, что точно так же Милан не спускает с него глаз.
В какой-то момент злорадная усмешка мелькнула на губах Йорга — затем лицо его сразу снова стало непроницаемым. Но этого было достаточно. Невольное чувство уважения, которое до сих пор не мог он не испытывать к нему, сменилось другим: ненавистью. Милан понял, насколько страшен Йорг, считавший для достижения цели дозволенным абсолютно все.
Чему злобно радовался он? Явно знал что-то — больше, чем пока они. Значит, он, все-таки, вел какие-то близкие к их разработки? Но почему ничего не удалось ничего обнаружить даже в Институте генетики? Неужели Йорг мог скрыть результаты исследований: спрятать все в личном архиве?
Милан уставился на Йорга — буквально буравил его взглядом: «Скрыл, да? Говори!» И Йорг вдруг поднял голову и посмотрел в сторону Милана: в ледяных глазах его мелькнул страх.
Потом он сидел с низко опущенной головой, как будто боясь снова встретиться с Миланом взглядом.
«Неужели — правда?», — думал Милан. «Но тогда — он же не только абсолютно бесчувственный: он — и не настоящий ученый».
И когда они уже выходили, Йорг, словно не выдержав его взгляда, снова оглянулся. В лице его невольно появилось выражение затравленности, в глазах читался откровенный страх. Таким Милан видел его впервые.
Нет — не впервые! Такое же выражение было на его лице когда-то давно: когда Милан, его любимый ученик и верный единомышленник, дал прослушать запись Риты — рассказа Лейли. Да, именно такое, только Милан тогда не слишком-то обратил на это внимание — тем более, что Йорг очень быстро выключил связь.
Сейчас Йорг как будто был не в силах ни оторвать взгляд, ни уйти. Казалось, уже никого кроме них в огромном зале.
«Ты скрыл от людей свое открытие», — думал Милан, все более обретая уверенность в правильности своей догадки. — «Значит, ты — умер как ученый. Мы — обойдемся без тебя». И он презрительно улыбнулся в глаза своему бывшему учителю.
Дан оторвался от расчетов, задумался. Работа успешно двигалась к завершению, словно за все последние годы накопились неиспользованные силы. Удивительно быстро по сравнению со всеми предыдущими научными задачами, которыми приходилось заниматься.
Итак: один гиперэкспресс того же класса, как Экспресс. Использование четырехкратного выхода в гиперпространство создает существенный релятивистский эффект сокращения времени. Движение около пяти лет по бортовым часам — почти пятьдесят по часам Земли. Или Земли-2.
Дан усмехнулся: как раз то, что просила Лейли. Как нарочно! Парадокс времени в гиперпространстве приходит на помощь парадоксу возврата любви.
Когда Марку исполнится двадцать лет, на Землю-2 прибудет гиперэкспресс «Контакт». Несколько человек, и с ними Лейли, улетят, чтобы послать сигналы Им. Когда они вернутся на Землю-2, она может оказаться даже немного моложе Лала.
Может быть, они еще прилетят на Землю. Сможет ли он увидеть их, доживет ли? Так хочется!
А бессмертия вообще? Жить вечно и видеть, как совершатся новые и новые великие открытия, как люди расселяются по Галактике и вступают во все новые Контакты. Эра Великого Кольца — так названа она писателем-фантастом ХХ века Иваном Ефремовым.
Ну, а если не бессмертие: по крайней мере — еще одну жизнь? Раньше — это было бы несомненным. Для него и для Мамы: экологическая революция на Земле-2 и первый выход на Контакт — более чем достаточное основание для этого. Так что — сам виноват, что лишился такой возможности!