Дангу
Шрифт:
— Возьмите с собой Нанди и Барк Андаза. Вот это уже будет сила, — усмехнулся Парвез.
— И каждый — по запасной лошади, — прибавил караван-баши.
— Это правильно. Путь неблизкий. Надо спешить. Гнусный вор и негодяй должен быть наказан по заслугам, — продолжал Парвез, — караван будет ждать вас здесь столько, сколько потребуется. Да благословит вас Аллах, и будет вам удача!
Через полчаса из караван-сарая у крепости Дал Чхатти выехал маленький отряд по дороге на Кашмир и вскоре растворился в темноте жаркой безлунной ночи.
ЗНАКОМСТВО
Была самая середина дня. Все вокруг затянула сетка мелкого упорного дождя. С гор наползал тяжелый серый туман, в ущельях слоистой дымкой грудой залегли спящие облака. Время дождей вершило свой танец воды. Проложенная в скалах падишахская дорога поднималась здесь по берегу Самани, притоку Чинаба, в сторону Кашмира на перевал Пир-Панджал. Река с шумом неслась через пороги, роя берега, кипя и пенясь водопадами в каменных теснинах. Темные дубовые леса с примесью деодара зеленым одеялом укрывали бесконечные хребты и склоны гор. Здесь царили дикость и безлюдье. Единственное человеческое прибежище этой округи — селение Бхимбар было далеко отсюда.
Безлюдье нарушали только два путника, пробираясь по падишахской дороге. Впереди на ишаке, который покорно брел по лужам и грязи, сидел старик в бедном поношенном халате с белой гуджорской шапочкой на голове, что-то тихонько напевая. По бокам ишака были приторочены два небольших мешка. За ишаком шла женщина в белом просторном халате-платье. На голове у нее была чадра с отверстиями для глаз. Иногда она немного отставала, стараясь выбрать путь посуше, но потом нагоняла ишака.
Обычная картина для тех времен Северной Индии. Видимо, небогатая семья, мусульмане — муж и жена держали неторопливый путь по каким-то своим делам. Может быть, навестить родственников в соседней деревне, а может быть, на большой торговый привоз или дальше — в Кашмир.
Лхоба уже второй день тайком следила за движением этих ми. Иногда она наблюдала с явным удовольствием, подкравшись совсем близко на коротких остановках, как женщина ми открывала лицо. Оно было совершенно необыкновенно. Светлая кожа, эти удивительные белые волосы, прямые и длинные с косой сзади. Таких она никогда еще не видела. У Дангу тоже волосы были белые, но они вились. Какой-то внутренний голос говорил ей, что эта женщина и должна быть уми ее дорогого сыночка. Та, которую ее Данг-чи-канг хотел ей показать на перевале Чуп-са и которую украл плохой ми. Но как это проверить? Она ведь не знала языка ми. Напряженно прислушиваясь к их разговорам, она иногда улавливала в речи старика знакомое слово «Дарья». Но относилось ли оно к этой женщине ми, было непонятно. Любопытство разбирало ее все больше. Почему она здесь и едет со стариком? Куда? Как с ними заговорить, чтобы не испугать их? Она лихорадочно обдумывала одно решение, потом отбрасывала его, приходила к другому, снова отбрасывала и думала, думала, не зная, на чем остановиться. Внезапно ее озарила простая гениальная мысль. Да, да! Конечно, она сделает вот так! Именно так! Это будет лучше всего. Если ничего не выйдет — она просто повернется и уйдет. Ей не следует бояться этих ми — старика и женщины. Они не опасны! Она была почти убеждена в этом. И кроме того, у нее уже есть опыт общения с ми. Бод-рха! Бод-рха! Сейчас! Вот сейчас наступил самый удобный момент! Старик в стороне, он не мешает. Никаких других ми поблизости нет. Она повела носом, прислушалась. Эти двое остановились и что-то обсуждают… Лхоба вся напряглась… Вот они внизу, совсем рядом с ней… женщина поотстала…
Лхоба отпустила ветку и…
Здесь дорога делала петлю, отходя от шумевшей реки, исчезая среди нескольких могучих ветвистых дубов, росших между глыбами скал и окаймлявших небольшую поляну.
Старик подъехал к первому дубу, остановился у камня под толстой веткой, простиравшейся над дорогой и защищавшей от дождя, и слез с ишака, бросив несколько фраз женщине. Надо было подправить сбившиеся мешки. Он присел у ишака на корточки и, копаясь в сбруе, снова тихонько запел. Ведь все шло хорошо, и дня через три они могли бы добраться до Шринагара. Женщина немного отошла в сторону, с интересом посматривая на дорогу и дубы.
В этот момент с толстой ветки дуба мягко соскользнуло на землю громадное лохматое существо, похожее на обезьяну, и выпрямилось во весь свой рост. Секунду спустя существо, не сводя глаз с женщины, негромко проворчало:
— Лхоба! — и ткнуло себя пальцем в крестик, висевший на груди.
Женщина вздрогнула от неожиданности и отшатнулась, но не закричала и не кинулась бежать, а быстрым движением руки откинула с лица чадру и ответила совершенно машинально, немного запнувшись, как бы принимая правила предложенной игры:
— Я Дарь… рья!
Потом, уже овладев собой через несколько секунд, повернулась к старику и, показав на него, добавила:
— Надир!
А тот уже осел на землю с округлившимися от ужаса глазами и быстро-быстро забормотал:
— Ракшаси! Ракшаси! Аллах, спаси! Аллах, не погуби!
Потом закрыл глаза руками, продолжая бормотать.
План Лхобы блестяще осуществился! Это была она — уми ее дорогого сыночка Данг-чи-канга! Она хорошо помнила это имя — Дарья, которое ей говорил Дангу.
Две женщины — одна из каменного века, другая из восемнадцатого — стояли друг против друга, мать и подруга того, кого сейчас здесь не было, но который незримо присутствовал в мыслях каждой. Знакомство состоялось!
Наступило неловкое молчание. Они продолжали смотреть друг на друга изучающими глазами. Дарья ненадолго задержалась взглядом на крестике, висевшем на лохматой груди Лхобы. Сразу вихрь воспоминаний пронесся у нее в голове. Собственно, именно он, крестик, и успокоил сразу девушку, бросившись ей в глаза в первую секунду неожиданного появления этого существа. Еще не будучи уверенной, кто перед ней, она сразу узнала крестик.
Дарья лихорадочно вспоминала те несколько десятков слов языка кангми, которым учил ее Дангу. Она улыбнулась и неуверенно проговорила:
— Дангу ту-лга (теперь там), — она показала вниз на Равнины.
Лхоба радостно кивнула, языковой барьер, стоявший между ними, рухнул.
— Данг-чи-канг ту-лга ро, — что означало — да, Дангу там.
— Гау? — спросила Дарья и коснулась крестика.
— Гау! — гордо показала на него Лхоба. И потом продолжила: — Дангу — гау — Лхоба, — и тоже показала пальцем на Равнины, а потом жестами изобразила, что ей повесили на шею крестик, и добавила: — Дангу!
Дарья кивнула и перекрестилась.
— Понятно. Я-то свой крестик — гау оставила в караван-сарае, — быстро заговорила она по-русски, — когда меня забрал в полон проклятый Бадмаш. Спаси, Господи! Изревелася вся. Подумала, что мой любимый найдет его да и вспомянет обо мне…
Лхоба наклонила голову и с явным удовольствием слушала непонятный язык девушки. Он напоминал ей журчание весеннего ручейка по камням.
— Ой, что это я заговорилась!..
Она всплеснула руками и обернулась к Надиру, который все еще сидел на мокрой траве, вжав в страхе голову в плечи и обхватив ее руками.