Даниил Московский
Шрифт:
— Ступи, княже, на землю свою!..
В селе, которое так и называлось — Волок, княжеский караван задержался. От Клязьмы до Яузы был добрый десяток вёрст лесистого водораздела. Нелегко было перетащить ладьи по размокшей весенней земле, по лесным просекам, по гатям через болотины. Пётр Босоволков загодя пригнал к волоку мужиков из окрестных деревень. Низкорослые, жилистые пахотные лошадёнки выбивались из сил, волоча за верёвки ладьи. Смерды упирались плечами в скользкие смоляные борта. Но дело продвигалось медленно.
Князь Даниил не сожалел о вынужденном промедлении —
Даниил поначалу немного робел, искал одобрения своим словам у боярина Протасия Воронца.
Но боярин смотрел бесстрастно, почтительно-равнодушно, и по лицу его нельзя было догадаться, поддерживает или осуждает он своего князя.
Даниил не понимал тогда, что боярин преподносит ему первый урок княжеской мудрости — загодя обговаривать с думными людьми каждое дело, ибо после, при народе, подсказывать князю неуместно. А Даниил обижался на боярина. «Старший брат Дмитрий наказывал, чтобы советоваться с Протасием. Что же он не советует?»
На вечернем пире Даниила посадили за небольшим столом, стоявшим на возвышенном месте отдельно от других, и это тоже было непривычно. Даниил сжимал в кулаке двузубую серебряную вилку, неловко тыкал ею в блюда, которые с поклонами подносил волочанский вотчинник Голтей Оладьин, хозяин дома.
А блюд было много. Голтей Оладьин, сын Шишмарев, старался поразить великим хлебосольством, щедро вываливал на столы всё богатство лесов и рек московских. Обильный стол — честь для гостеприимца!
Ещё больше было на столах хмельного питья. Меды стоялые, меды чистые пряные, заморские вина в корчагах, пиво-олуй из ячменного солода сменяли друг друга, и казалось, им не будет конца. Как ни берёгся Даниил, но под конец едва с кресла поднялся. Семён и Леонтий Велины под руки отвели сомлевшего князя в ложницу.
Наутро князь Даниил, перепоручив все дела тиуну Федьке Блюденному, созвал бояр для беседы. Так посоветовал Протасий Воронец, припомнивший к случаю поучительную притчу: «Если десять мечей пред тобою лежат, выбери лишь один из них, ибо правая рука у человека одна. А взявши все десять мечей в охапку, как биться будешь? Так и дела княжеские. Из многих дел выбери одно, самое нужное!»
Это был ещё один урок княжеской мудрости...
Московские бояре входили в горницу, осторожно ступая по крашеным половицам, крестились от порога на красный угол, где висела икона Богородицы, заступницы владимирской земли и иных земель русских, и смирно рассаживались по лавкам.
Протасий Воронец и наместник Пётр Босоволков по-хозяйски уселись возле самого княжеского кресла. Московские бояре внешне не показывали неудовольствия, хотя сидеть близко к князю — великая честь для каждого. Видно, уже признали Протасия и Петра самыми близкими советчиками князя.
А Протасий Воронец и Пётр Босоволков поглядывали друг на друга ревниво, недоброжелательно. Кому-то из них предстояло быть первым в княжестве, кому-то — вторым, потому что сразу двух первых не бывает. Многое зависело от первого разговора.
Как ни обидно было Протасию, но пришлось слово уступить наместнику Петру. Князь Даниил сразу спросил:
— Поведайте, бояре, о Москве, об иных градах московских, о волостях, о людях...
И Пётр Босоволков, успевший за немногие месяцы своего наместничества изъездить московские земли вдоль и поперёк, начал рассказывать. Он рассказывал неторопливо, обстоятельно, загибая толстые пальцы, будто вотчину передавал новому хозяину:
— Городов в княжестве три. Большой град — Москва. В Москве Кремль деревянный крепкий на Боровицком холме, посад большой и многолюдный, пристани торговые на Москве-реке и на Яузе...
Московские бояре согласно кивали головами, одобряя слова наместника. Внимательно прислушивались, не пропустит ли чего — землю же представляет князю! Но наместник своё дело знал и говорил уверенно:
— Малые грады Звенигород и Радонеж. Крепостицы там небольшие, и посадских людей немного. Есть ещё село торговое — Руза. Людей в Рузе много. Если срубить там крепость, будет Руза в княжестве четвёртым городом...
Даниил слушал, запоминал.
Запомнить было нетрудно — невеликим оказался московский удел! Зажали его сильные соседи. Верх Москвы-реки был под Смоленском, а с полуденной стороны [3] по Москве-реке рязанские волости поднялись до самой речки Кжелки, которая от Москвы в сорока вёрстах. Да что тут много говорить?! Что вдоль, что поперёк Московского княжества — полтораста вёрст, за два дня из конца в конец можно проскакать, если конь резвый. С малого приходится начинать князю Даниилу Московскому...
3
Полуденная сторона — юг.
Так и сказал боярам:
— С малого начинаю княжение. А дальше — как Бог даст. Окрепнем — раздвинем рубежи. Рубежи-то наши не каменными стенами огорожены...
Вмешался Протасий Воронец. Давно нетерпеливо ёрзал на скамье, искал случая вставить слово и наконец дождался:
— Истинно говоришь, княже! С малого начинал и отец твой, блаженной памяти Александр Ярославич Невский. С единого Переяславского княжества. А как возвысился! На всю Русь! Мы поначалу города окрепим, войско умножим, людей соберём на пустующие земли...
— Людей стало много, — перебил Пётр Босоволков. — Как прежний великий князь Василий Квашня призвал безбожных ордынцев на Русь, побежали люди из владимирских волостей к Москве. И из рязанских волостей после недавнего татарского разоренья люди бегут к Москве же... [4]
— Таких людей с приязнью встречать надобно, — назидательно произнёс Протасий и даже пальцем погрозил наместнику. — Не утеснять, но землю им нарезать под пашню, от тягостей освободить, пока не окрепнут, серебро дать на обзаведение...
4
Великий князь Василий Квашня в 1273 году позвал из Орды войско для войны с Новгородом. По пути к Новгороду татары дважды опустошали владимирские земли, что привело к бегству оттуда населения. А рязанские земли татары разорили в 1275 году, возвращаясь из похода на Литву.
— Так и делаем. Чай, и мы не без ума здесь. Княжескую выгоду понимаем.
Московские бояре одобрительно загудели, поддерживая наместника: «Истинно говорит, истинно!»
Протасий Воронец прищурил глаза, процедил недоверчиво:
— Ещё поглядеть надобно, как делаете...
— Князь Даниил Александрович поглядит! — отрезал Пётр Босоволков. — Князю судить о делах верных слуг своих, никому больше!
Даниил, слушая препирательства самых ближних своих людей, встревожился. Не с розни начинать бы княжение — с сердечного согласия... Но потом вдруг подумал, что, может быть, взаимная ревность Протасия Воронца и Петра Босоволкова на пользу княжескому делу? Может, перед ним не два медведя в одной берлоге, а два работника-страдника у одного ворота?