Даниил Московский

Каргалов Вадим Викторович

Олекса в Москве впервые, и ему любопытно, отчего старик нахваливал этот город? А тот посохом на Кремль указал:

— Запомни, отрок, чую, твоя судьба здесь!

И они зашагали узкой петлявшей улицей к Кремлю, обходя колдобины и мусорные свалки. Выбрались на площадь, что у кремлёвских ворот. Здесь лавочки торговые, мастерские ремесленников. День не воскресный, и на торговой площади малолюдно, лишь постукивали молотки в мастерских да перекликались водоносы.

У вросшей в землю избы дверь нараспашку, и оттуда несёт разваренной капустой и жареным луком.

— Ермолая кабак, — сказал старец. — Не похлебать ли нам щец, Олекса, чать, хозяин не откажет?

И старец

решительно направился к кабацкой избе. Олекса пошёл за ним. Только теперь он почувствовал голод.

В кабаке безлюдно и полумрак, однако хозяин признал старца:

— Тя ль зрю, Фома?

— Меня, Ермолай, меня. — Старик поклонился. — Чать, не ждал?

— Да уж чего греха таить.

— Щец бы нам, Ермолай.

Они уселись на лавку, за длинный стол. Хозяин поставил перед ними глиняную миску с дымящимися, наваристыми щами с потрохом, положил два ломтя ржаного хлеба. Старик ел степенно, подставляя под ложку хлеб, и так же неторопливо хлебал Олекса.

Ермолай не отходил от них, всё присматривался к парнишке. Олекса тоже нет-нет да и метнёт взгляд на кабатчика. Был он крупный, рыжий, но лицо доброе.

— Слушай, Фома, — сказал вдруг хозяин, — оставь мне отрока, доколь по миру таскаться ему?

Старик молчал, хмурился, хозяин ждал ответа. Но вот дед отложил ложку:

— Твоя правда, Ермолай, ноги уже не носят меня, и коль ты просишь оставить Олексу, отчего противиться, только ты не обидь его. А ежели и мне угол сыщешь, Бога за тебя молить стану.

Хозяин заулыбался:

— Живи, Фома, место и те найдётся...

ГЛАВА 1

Княжьи хоромы бревенчатые, между брёвен сухим мхом переложены и оттого даже в самую лютую зиму жаркие. Палаты и сени просторные, с переходами, лесенками и башенками, да все резьбой затейливой украшены. Хоромы поставлены три года назад и ещё пахнут сосной.

У князя Даниила в волосах и в бороде уже седина серебрилась, он кряжист и в движениях нетороплив. Овдовел Даниил рано и с той поры так и живёт с сыновьями. Старшему, Юрию, шестнадцать сравнялось, Ивану на четырнадцатое лето поворотило. Остальных трёх Даниил Александрович в подгородском княжьем селе Ломотне держит под присмотром боярыни. Князь Даниил видится с ними время от времени.

Воротившись с охоты, Даниил принял баню, велел накрыть стол. Трапезовали втроём. По правую руку от отца сидел Юрий, по левую Иван. Ели молча, Даниил не любил разговоры за столом. Гречневую кашу с луком и мясом запивали квасом, а когда принялись за пирог с грибами, в трапезную вошёл старый дворский. Князь поднял глаза. Дворский шагнул к столу:

— Княже, там гонец из Волока, от архимандрита, в монастыре князь Дмитрий скончался.

Даниил поднялся резко, перекрестился:

— Упокой его душу. — Повернулся к дворскому: — Готовь коней, поеду с братом проститься.

Выехали на рассвете, едва засерело небо и начали гаснуть звёзды. За князем следовало с десяток гридней, стремя в стремя скакал ближний боярин Стодол. Он с Даниилом с того часа, как отец, Александр Ярославич, ему Москву в удел наделил. Тому минуло три десятка лет.

Даниил перевёл коня на шаг, пригладил пятерней бороду:

— Помнишь ли, Стодол, тот день, когда мы из Новгорода в Москву уезжали? Мне в ту пору десятый годок пошёл, а ты в молодых боярах хаживал, и отец меня поучал: «Пусть те, Данилка, старшие братья за отца будут. Да землю бы вам заодно беречь». А по отцовской ли заповеди прожили?

Стодол промолчал, а Даниил вздохнул:

— Простишь ли меня, брате Дмитрий, и по правде ль мы жили?

Боярин повернул голову:

— Ты о чём, княже?

Даниил отмахнулся:

— Сам с собой я.

Господи, отчего ты создал человека так, что не всегда по желанию его память возвращает в прошлое, хорошее ли оно, плохое? Подчас человек и думать о том не хотел бы. Даниил встряхнул головой, словно прогоняя непрошеное, ан нет, вот оно наплыло...

Нелегко начинал княжение Дмитрий. После смерти Невского его ближайшие бояре пытались подбить юного Дмитрия, княжившего в Новгороде, против великого князя Ярослава Ярославича. В ту пору Даниил совсем малым был, и Дмитрий опекал его, жалел...

В лето шесть тысяч семьсот восемьдесят четвёртое, а от Рождества Христова тысяча двести семьдесят шестое Дмитрий сел на великое княжение.

Вскорости заехал в Москву к Даниилу средний брат Андрей, князь Городецкий. Долго сидели в трапезной вдвоём, выпили медовухи с вином заморским, захмелели, а когда перебрались в палату, Андрей Городецкий язык развязал.

— Брате, — сказал он с дрожью в голосе, — как смирюсь я с властью Дмитрия над собой? Ужли тебе великое княжение Дмитрия по нраву?

И Даниил хорошо помнит, что ответил Андрею:

— Малое княжение Москва, Дмитрий сулил земли прирезать, да дальше посулов не пошёл.

Андрей подогрел:

— Дмитрий о себе печётся, о нас забыл. Ты меня держись, Даниил, единой бечевой мы повязаны.

И он, Даниил, пока Дмитрий на великом княжении сидел, заодно с Андреем был, хоть и видел, Городецкий князь на место великого князя рвётся...

От Москвы до Владимира дорога долгая, всё вспомнилось, и теперь, когда не стало Дмитрия, Даниил вдруг подумал: а может, они с Андреем не по правде жили? Трудно было княжить Дмитрию, а на чьё плечо оперся? Князья усобничали, татары разоряли Русь, прибалты Новгороду грозили. И они, братья родные, злоумышляли на Дмитрия.

Лесная дорога узкая, едва разъехаться, кони князя и боярина жмутся друг к другу. Но вот лес сменился мелколесьем, и вставшее солнце первыми лучами пробежало по кустарникам.

— Как мнишь, Стодол, поди, князь Андрей возликовал, проведав о смерти Дмитрия? Чать, ему отныне спокойней на великом княжении сидеть?

Но боярин отмолчался. Он недолюбливал городецкого князя, коварный Андрей и Даниила за собой потянул. А Стодолу великого князя Дмитрия и укорить не в чем, княжил по уму и будто не во вред Руси. Эвон, едва великое княжение принял, как хан Менга-Тимур потребовал князей к нему в Орду, воевать непокорных кавказских алан [67] . И отправились князья. А кто их повёл, не великий князь Дмитрий, а городецкий князь Андрей и с ним Борис, князь Ростовский... Фёдор Ярославский да Глеб Белозерский — все заединщики. Слава Богу, Даниил в ту пору занемог, в Москве отсиделся, не запятнал себя пособником недругам-татарам. А Андрей, из того похода воротившись, кичился: мы-де алан одолели и городок их Дедяков взяли, и за это хан нам милость выказал. Чему возрадовался, с супостатами заодно встал?.. Всем ведомо, Андрей Городецкий во всём на Орду оглядывается, а ныне, когда великим князем стал, аль по-иному мыслит? Неужели Даниилу-то невдомёк?

67

...кавказских алан... — ираноязычные племена сарматского происхождения, которые с I в. жили в Приазовье и в Предкавказье, предки осетин.