Даниил Московский
Шрифт:
По ступеням, припадая на больную ногу, поднялся тиун [70] , проворчал:
— Орда ненасытная, этак по миру пойдём, княже, эвон сколь пожирают.
Князь отмахнулся:
— Не тебе говорить, Елистрат, не мне слушать, аль иное присоветуешь?
Тиун плечами пожал, а Андрей Александрович своё:
— Даст Господь, покинет мурза Владимир.
— Поскорей бы.
— Ордынцам в еде не скупись.
— Мерзопакостные, — буркнул тиун и спустился с крыльца.
70
Тиун —
Князю Андрею и без тиуна известно, но как иначе поступать, коли он силой ордынскою держится. Пока хан к нему благоволит, кто из удельных князей может ему супротивиться?
Неспокойно по городам и сёлам Залесской Руси. Известие о приезде баскака взбудоражило люд. Удельные князья на совете долго решали, как ханский гнев от Руси отвести, да не пришли к согласию. Князь Андрей предложил князьям собрать дань и привезти её во Владимир, но получил отказ. Князья заявили: ханский выход баскаки взяли ещё на Рождество, а вдругорядь они, князья, ордынцам не пособники.
И тогда великий князь послал собирать дань самих ордынцев, а для безопасности приставил к ним гридней...
Объехали сборщики даже южную окраину Суздальского княжества, а в субботу явились в Суздаль.
Вваливались татары в дома и избы, шарили по клетям, выгребали зерно и всё, на что глаз ложился, грузили на высокие двухколёсные арбы. Противившихся били, а дружинники великого князя на всё взирали бесстрастно.
Ударили суздальцы в набат, собрался люд у белокаменного собора:
— Мужики, берись за топоры и ослопины!
— Круши ордынцев!
Гридни толпу оттеснили, дали баскаку с обозом Суздаль покинуть. Но по дороге во Владимир ордынцев остановили лесные ватажники. Пока к баскаку подмога подоспела, мало кто из сборщиков дани в живых остался.
Мурза ворвался в хоромы разъярённый. Брызгая слюной, кричал:
— Конязь Андрей, в Суздале твои холопы баскака убили и выход забрали!
Побледнел Андрей Александрович, а посол, бегая по палате, сверкал глазами:
— Хан пришлёт воинов, и мы разорим твою землю, города урусов сровняем с землёй, и пламя пожаров будет освещать нам путь!
Выждав, пока мурза стихнет, князь Андрей вставил:
— Ты посол великого хана, а мы — его холопы, так к чему хану зорить своих холопов, чем платить хану дань будем? А тех, кто поднял руку на баскака и сборщиков выхода, я сам накажу достойно.
— Хе, — хмыкнул мурза, — ты хитрый конязь, но я хитрее тебя.
— Мудрый мурза Чета, ты возвратишься в Орду с хорошими подарками для тебя и твоих жён.
— Хе, я подумаю.
Князь Андрей взял его руку:
— Пойдём, посол, в трапезную, изопьём общую чашу, чтоб была меж нами дружба...
В конце месяца августа из Владимира на Суздаль выступил великий князь. Суздальцы не сопротивлялись, открыли ворота. Андрей Александрович велел гридням сечь и казнить непокорных, дабы впредь не смели идти против воли великого князя.
Переяславский князь Иван племянник московскому, но годами они мало разнятся и живут между собой в дружбе. Даниил при случае с радостью наезжал в Переяславль, а Иван — частый гость в Москве. Бог не дал Ивану детей, и он привязан душой к сыновьям Даниила Юрию и Ивану. Как-то сказал переяславский князь:
— Ты, Даниил Александрович, помни: коли помру я, княжество Переяславское за Москвой оставлю...
Кто-то из недоброжелателей Ивана передал те слова великому князю Андрею Александровичу. И затаил он зло на переяславского князя. Иногда мысль появлялась: не извести ли князя Ивана? Однако подавлял такое желание, молва и так чёрная о нём, Андрее, гуляет. А то скажут, у брата старшего, Дмитрия, великое княжение отнял, теперь сына его Переяславского княжества лишил...
«Ладно, ужо погожу», — сам себе говаривал Андрей Александрович.
...Из Суздаля великий князь направился в Ростов. Для неумеренных коней дорога заняла два перехода. Переяславль князь Андрей объехал стороной, не захотел встречаться с Иваном.
Ростов Великий открылся издалека. Стенами дубовыми прижался к озеру Неро, башнями стрельчатыми прикрылся, храмами в небо подался. А по крылам посады рвами опоясаны да валами земляными, поросшими колючим кустарником.
Копыта застучали по деревянным мостовым, местами подгнившим, давно не перемощённым. Завидев великого князя Владимирского, стража распахнула ворота, и по брусчатке Андрей Александрович въехал на княжеский двор, тихий и безлюдный. Никто здесь великого князя не ждал. С той самой поры, как распри одолели князей ростовских и брат пошёл на брата, впусте княжеские хоромы...
Прибежал старый тиун князей Ростовских, придержал стремя. Андрей Александрович грузно ступил на землю.
— Почто, старик, не встретил?
— Упредил бы, княже. Сейчасец потороплю стряпух.
— Передохну с дороги, тогда и оттрапезую.
Сон был короткий и тяжёлый. Брат Дмитрий привиделся. Будто огонь лижет крепостную стену, а на ней Дмитрий стоит в алом корзно [71] и говорит:
— Что, Андрей, смертью моей доволен? Того алкал, когда великое княжение у меня отнимал? Моим корзно любуешься? Так это кровь моя...
71
Корзно — плащ.
Пробудился князь Андрей: голова тяжёлая и на душе муторно. Попытался успокоить себя, сказав мысленно: «Не убивал я тя, Дмитрий, своей смертью ты умер. Всем то ведомо. Кто попрекнёт меня, разве что сын твой, князь Переяславский, неприязнь ко мне держит. А чего ожидать от него? »
Не успел князь Андрей опочивальню покинуть, как явился боярин Аристарх, старый товарищ его детских игр:
— Князь Андрей, там люд собрался.
— Чего надобно? — спросил недовольно.
— С жалобой на баскаков.