Данькино детство
Шрифт:
Лишенный с ранних лет родительского внимания и тепла, я и сам по отношению к другим не мог проявлять ничего кроме агрессии и насмешек. А как иначе? Невозможно давать другим то, чего в тебе самом практически нет. Разве будет светить шахтерский фонарик, если не зарядить его аккумулятор. Мой тяжелый характер сопровождался еще одним немаловажным обстоятельством: с самых малых лет я был необычайно физически развит; все мои сверстники были ниже меня на голову, а размер моих кулаков вызывал у них тихую зависть. Поэтому во всех делах я чувствовал за собой право сильного и не стеснялся пользоваться этим на полную катушку. Я страстно желал быть в центре всеобщего внимания и чувствовать на себе всеобщее восхищение. Среди детей шахтеров и рабочих этого можно было добиться только с помощью постоянного и строжайшего контроля над своим поведением
Должен признаться, что моя беда состояла еще и в том, что мои детские амбиции простирались гораздо дальше, чем, безобидное в сущности, желание стать вожаком всей местной шпаны. Нет, этого мне было мало. Я непременно хотел достичь всесоюзной и даже мировой славы. Сейчас-то я хорошо понимаю, что это была не более чем неосознанная компенсация, возникшая во мне из-за недостатка родительского внимания. С тех пор это желание никуда не делось; с возрастом я лишь научился строго контролировать и направлять его в нужное русло. Но в то время от кипевших и зашкаливающих во мне амбиций у меня по-настоящему мутился разум. Мои товарищи, как все нормальные шахтерские дети, резались в карты, хулиганили, играли в футбол, учились затягивать косяки, прогуливали уроки и дрались, я же, помимо всего этого, непрестанно ломал свою голову еще и над тем, как бы мне поскорей стать знаменитостью. Мысленно я вовсю развешивал свои портреты на стенах родной школы по соседству с вождями мирового пролетариата и нашими партийными бонзами. Еще мне нравилось представлять, что все вокруг только и делают, что обо мне говорят; я воображал себе, что всесоюзные газеты, вроде «Пионерской правды», отводят моей нескромной персоне первые полосы, а местные и столичные журналисты выстраиваются в длинную очередь, чтобы взять у меня интервью.
Представлять в уме, как я направо и налево раздаю свои интервью, – стало даже для меня своего рода неотвязной манией, которая часто помимо воли навязчиво преследовала меня повсюду, особенно во время школьных уроков. Мне на полном серьезе казалось, что всем окружающим невероятно важно узнать мое авторитетное мнение по любому вопросу, и я считал своим долгом важно вещать о вещах, которые выглядели для меня очевидными, но которые кроме меня почему-то никто в мире не знал. Выглядело это все в моем горячем воображении примерно так:
– Товарищ Ветров, что Вы думаете о резком падении успеваемости в нашем районе? Какие по Вашему следует принять решительные меры, чтобы это поправить? – спрашивает, прыгая вокруг меня подобно кузнечику, и записывая за мной каждое слово очкастый корреспондент местной газетки.
На секунду задумавшись и многозначительно наморщив лоб, я выдаю ему свои выстраданные за все нелегкие годы школьного об-мучения соображения на сей счет:
– Я, товарищ, журналист, как сознательный советский пионер, через Вашу уважаемую газету хотел бы донести до министерства образования и лично до генерального секретаря КПСС товарища Брежнева свою позицию по этому поводу. А именно я считаю, что оценки в школах нужно отменить вовсе, поскольку это унизительный и порочный пережиток царского прошлого. Если взрослым сильно хочется, пусть ставят оценки друг-другу, а мы, дети, если и нуждаемся в каких-то оценках, то только положительных.
– Товарищ, Ветров, – тянется ко мне с своим блокнотиком, еще одна представительница древней как мир журналистской профессии, – наших постоянных читателей интересует Ваше мнение как заядлого футболиста и болельщика. Когда же, наконец, футболисты советской сборной станут играть на таком же уровне, как и наши хоккеисты. Что по Вашему следует предпринять, чтобы в Советском Союзе появился свой Пеле?
– Спасибо, товарищ женщина, за такой важный и больной для меня вопрос, – говорю я с воодушевлением. – Действительно, футбол я обожаю и все свободное время провожу на стадионе; даже с уроков туда частенько сбегаю, но только Вы об этом, пожалуйста, не пишите в своей газете. Как болельщик, я конечно же всей душой всегда горячо болею за нашу сборную и желаю ей всяческих успехов. Но как человек, привыкший смотреть
– Товарищ Ветров, можно задать Вам последний вопрос, – тянет руку журналист газеты «Известия». К нам в редакцию регулярно приходят письма с жалобами на несколько двусмысленно звучащие прогнозы погоды, с которыми на ночь глядя выступает шикарная блондинка с вызывающим бюстом в конце популярной программы «Время», а так же на полную невозможность верно угадать правильную комбинацию шаров в телевизионном выпуске лотереи «Спортлото». Можете ли Вы что-то посоветовать нашим читателям по данному поводу?
– Вопрос, конечно, сложный, – говорю я. – но специально для ваших читателей я могу предложить хороший выход: пусть перестанут смотреть телевизор, и проблема исчезнет сама собой. Лично у меня его нет вовсе, и я еще ни разу за четырнадцать лет своей долгой жизни об этом не пожалел. Если же сильно хочется сделать какой-то прогноз – пусть кидают монетку. Ровно в половине случаев прогноз будет верным. Точно Вам говорю. Должен только сразу честно предупредить, что это не касается прогнозов на игру нашей футбольной сборной. Здесь даже законы статистики почему-то не работают. Просто удивительный, абсолютно анормальный случай…
Про Давида Ойстраха и высокое искусство пускать солнечные зайчики
Насколько себя помню, в наш городской Дворец культуры регулярно приезжали какие-то артисты. Меня лично это всегда мало интересовало в отличие от бабушки, которая никогда не пропускала ни одного такого события. Она, как могла, и меня старалась приобщить к тому, чтобы я начал интересоваться искусством, потому что видела, что улица поглотила меня с головой и боялась, что ни к чему хорошему это не приведет. Но у нее ничего не получалось. Изредка, конечно, мне и самому было любопытно пойти посмотреть на какой-нибудь известный спектакль, но я отлично знал, что в моей среде к подобного рода интеллигентским развлечениям относятся с крайним презрением. Если кто-нибудь, не дай бог, увидит, что я иду с бабушкой смотреть, допустим, чеховский «Вишневый сад», мне проходу потом не будет от насмешек:
– Привет, Ветер, ты, говорят был в театре? Ничего, что я с тобой все еще на ты?
Или:
– Ветер, ты после приобщения к высокому искусству стал такой интеллигентный. Теперь тебя просто не узнать. А скажи, там и вправду надо как в детском садике одновременно всем вместе в ладошки хлопать? Ой, как же это все интересно…
В общем, надеюсь, вы меня поняли. Я бы не дал своей заботливой бабушке ни единого шанса заманить меня в это злачное место. Но, как известно, никогда не говори никогда.
Однажды на афише нашего ДК некий принципиально не подписывающий свою мазню художник нарисовал, как умел, довольно плотного мужчину в пиджаке и при галстуке, который прижимал к своей широкой щеке нечто отдаленно похожее на балалайку. А внизу большими и явно не очень трезвыми буквами красовалось имя артиста – Давид Ойстрах. Я бы и внимание на это никогда не обратил. На этой афише все время что-нибудь малюют. Не будешь же каждый раз на это смотреть. Но тут случай был особый…
Бабушка по своей привычке стала меня уговаривать пойти с ней на концерт столичного гастролера. Я как всегда на это только брезгливо морщился. Но в тот раз, сама того не осознавая, она сделала единственно верный ход, чтобы, наконец-таки, добиться своей вожделенной цели: