Данте в русской культуре
Шрифт:
Эти стихи вновь отсылают нас к истории Паоло и Франчески, которым книга о Ланчелоте раскрыла «тайный зов страстей», стала их Галеотом [213] . На страницах романа перекличка с пятой песней «Ада» встретится еще и в четвертой главе, где Ленский читает Ольге нравоучительный роман, – но уже в легком, ироническом плане:
А между тем две, три страницы(Пустые бредни, небылицы,Опасные для сердца дев)Он пропускает, покраснев.213
Сенешаль Галеото содействовал
В пародийном ключе прозвучит в романе и популярный на всех языках дантовский стих «Lasciate ogni speranza; voi ch'entrate», понадобившийся поэту для характеристики петербургских дам:
Над их бровями надпись ада:Оставь надежду навсегда.В близком пушкинскому контексте он был употреблен французским писателем XVIII века Никола Шамфором, читателем которого был не только автор романа, но и главный герой (см.: VI, 183). Этот знаменитый остроумец признавался, что не любит непогрешимых женщин, чуждых какой-либо слабости. «Мне кажется, – говорил он, – что на их дверях я вижу стих Данте над входом в ад» [214] .
214
Об этом: Лернер Н. Пушкинологические этюды. VII. Пушкин и Шамфор // Звенья: Сб. материалов и документов по истории литературы, искусства и общественной мысли XIX века. Т V. М.; Л: Academia, 1935. С. 119–121.
О литературных связях Пушкина с французским писателем см.: Асоян A. A. К проблеме «Пушкин и Шамфор» // Русская литература. 2007. № 2. С. 122–129.
Пушкинские обращения к «Божественной комедии» разнообразны и по интонации, и по форме. В этом отношении, да и по глубине высвечиваемых эмоций, ни Петрарка, ни Тассо не могут соперничать на страницах «Онегина» с Данте. От фривольного мотива до затаенной переклички на трагедийной ноте – таков диапазон связей романа с «Комедией». Одна из них обнаруживается в восьмой главе, где Евгений томится от неразделенной любви к Татьяне, и поэт рассказывает, как герой пытается чтением заглушить страдания:
И что ж? Глаза его читали,Но мысли были далеко…Он меж печатными строкамиЧитал духовными глазамиДругие строки… (выделено нами. –A.A.)«Духи глаз» – spirito del viso – «духовное зрение» – образ, имеющий место и в «Божественной комедии», и в «Новой жизни», и в других сочинениях Данте. В четвертом круге «Чистилища» Вергилий наставляет поэта:
Направь ко мне, – сказал он, – взгляд своихДуховных глаз, и вскроешь заблужденьеСлепцов, которые ведут других.В восьмой главе есть сцена, напоминающая еще один эпизод «Чистилища». Когда Вергилий оставляет своего спутника в Земном раю, тот чувствует глубокое волнение и растерянность:
Исчез Вергилий, мой отец и вождь,Вергилий, мне для избавленья данный.От одиночества и горя слезы катятся по лицу Данте, и вдруг он слышит, как кто-то впервые за всю пору странствий называет его по имени:
Дант, оттого, что отошел Вергилий,Не плачь, не плачь еще; не этот мечТебе для плача жребии судили.Это Беатриче окликает поэта, и в ее отчужденно-взволнованном обращении к герою по имени заключена та своеобразная болезненность эмоции, которая и Татьяне велит обратиться
215
Аналогия смысла персональных обращений в дантовской поэме и пушкинском романе кажется несомненной, потому что оба случая восходят к одному и тому же архетипу – обряду инвокации, называний по имени, выкликаний и вызываний. В основе инвокации лежит действие имени, т. е. акт воссоздания субъекта, его сущности. – См. об этом: Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра. М.: Лабиринт, 1997. С. 96.
Сходство последней встречи пушкинских героев с эпизодом тридцатой песни «Чистилища», которое, по мнению П. Бицилли, является уникальнейшей аналогией во всей мировой литературе [216] , подготовлено стремительным нарастанием страдальческой любви Онегина:
216
Бицилли П. Элементы средневековой культуры. Одесса: Гнозис, 1919. С. 152.
Его чувство становится все более утонченным, идеальным, а в письме к Татьяне оно обретает характер чуть ли не дантовского любовного томления, правда, скорее периода «Новой Жизни», чем «Комедии»:
Нет, поминутно видеть вас,Повсюду следовать за вами,Улыбку уст, движенье глазЛовить влюбленными глазами,Внимать вам долго, пониматьДушой все ваше совершенство,Пред вами в муках замирать,Бледнеть и гаснуть… вот блаженство!Но, конечно, не это является определяющим, главным. Суть в том, что, как и в дантовской поэме, преображение высокой любовью оказывается одним из основных мотивов романа, началом новой, духовной жизни героя:
Она ушла. Стоит Евгений,Как будто громом поражен.В какую бурю ощущенийТеперь он сердцем погружен!Еще один любопытный штрих, сближающий роман с «Божественной комедией», где Беатриче не только возлюбленная, но и ангелизированная вдохновительница поэта [217] , содержится в тех стихах, в которых пушкинский рассказ о Музе, «ветреной подруге», незаметно переходит в разговор о Татьяне:
217
См.: С тех пор, как я впервые увидал Ее лицо здесь на земле, всечасно / За ней я следом в песнях поспевал (Рай, XXX, 28–30).