Данте в русской культуре
Шрифт:
Эти общие, в сущности, рассуждения с разной степенью глубины отражали связи замысла «Мертвых душ» с «Божественной комедией». На иной методологической основе и в гораздо более развернутом виде в советском литературоведении эти связи были вскрыты E. H. Купреяновой и Ю. В. Манном, который справедливо отмечал, что дантовская традиция преобразована Гоголем и включена в новое целое. Традиция иронически переосмысляется, когда дело касается реминисценций, как, например, в сцене совершения купчей [VI, 144], и берется вполне серьезно, когда автор «Мертвых душ» выбирает этический принцип расположения персонажей первого тома. Так, у Данте персонажи «Ада» следуют в порядке возрастающей виновности. Вина тем выше, чем больше в ней доля сознательного элемента. И тот факт, пишет Ю. Манн, что Манилов открывает галерею помещиков, получает с этой точки зрения дополнительное обоснование. У Данте в преддверии Ада находятся те, кто не делал ни добра, ни зла. Но вспомним описание того рода людей, к которому следует «примкнуть и Манилова»: «Люди так себе, ни то, ни се, ни в городе Богдан, ни в селе Селифан» [272] .
272
Манн Ю. В. О жанре «Мертвых душ» // Изв. АН СССР. Сер. Лит. и яз., 1972. Т XXXI, вып. 1. С. 13. См. также: Лесогор Н. В. «Дантовский текст» в творчестве Н. В. Гоголя. Генезис и поэтика. Кемерово: КГУ, 2010; Гольденберг А. Х. Дантовский архетип в поэтике Н. В. Гоголя // Гольденберг А. Х. Архетипы в поэтике Н. В. Гоголя. М.: Наука, 2012. С. 172–186.
Далее следует предположение, несомненно заслуживающее внимания: Гоголь в своих усилиях создать поэму-трилогию мог в определенной мере руководствоваться той высокой ролью, которая отводилась современной ему философской мыслью триаде как наиболее верной и адекватной категории познания. Но как бы далеко ни отходил Гоголь от поэмы Данте, полагает Ю. Манн, он полностью сохранял при этом ее свойство, которое так удачно определил Шеллинг: «Итак, „Божественная Комедия“ не сводится ни к одной из этих форм особо (форме драмы, романа, дидактической поэмы. – A.A.), ни к их соединению, но есть совершенно своеобразное, как бы органическое, не воспроизводимое никаким произвольным ухищрением сочетание всех элементов этих жанров, абсолютный индивидуум, ни с чем не сравнимый, кроме самого себя» [273] .
273
Манн Ю. В. Указ. соч. С. 17.
По мнению исследователя, к дантовской традиции восходит и особая универсальность «Мертвых душ», которая создавалась и подобием части целому, и подобием «внешнего внутреннему, материального существования человека – истории его души». Говоря об универсальности, Манн имеет в виду известные слова Гоголя в заготовках к первому тому поэмы: «Весь город со всем вихрем сплетней – преобразование бездеятельности жизни, всего человечества в массе… Как низвести все мира безделья во всех родах до сходства с городским бездельем? И как городское безделье возвести до преобразования безделья мира?» (I, 693).
…Как и Шевырёв, Манн считает, что влияние «Комедии» сказалось и на характере гоголевских сравнений. Он приводит высказывание О. Э. Мандельштама о стилистике Данте, которое, на его взгляд, приложимо и к характеристике гоголевского письма: «Попробуйте указать, где здесь второй, где первый здесь член сравнения, что с чем сравнивается, где здесь главное и где второстепенное, где поясняющее» [274] . С нашей точки зрения, сравнения в «Мертвых душах» действительно похожи на то, что применительно к Данте Мандельштам назвал «гераклитовой метафорой, – с такой силой подчеркивающей текучесть явления…» [275]
274
Манн Ю. В. О жанре «Мертвых душ». С. 12.
275
Мандельштам О. Разговор о Данте. М.: Искусство, 1967. С. 29.
Убедительной статье Ю. В. Манна созвучны отдельные положения работ E. H. Купреяновой [276] . В одной из них она пишет: «Чудесное превращение брички Чичикова (в „птицу-тройку“. – A.A.) обнажает, причем демонстративно, символическую многозначность всей художественной структуры замысла и его воплощения в первом томе „Мертвых душ“ как эпопеи национального духа, его движения от мертвенного усыпления к новой и прекрасной жизни. Отсюда – не роман, а „поэма“, охватывающая по замыслу все сущностные свойства и исторически разнородные состояния „русского человека“ и в этом смысле ориентированная на эпос Гомера, а одновременно на „Божественную Комедию“ Данте <…>. Подсказанное „Божественной Комедией“ осмысление всего изображенного в первом томе – как ее „чистилища“ и намерение изобразить в третьем томе ее грядущий „рай“ не подлежит сомнению и не раз отмечалось критиками и исследователями. Но глубинный и еще до конца не проясненный смысл этого несомненного факта заключается в куда более сложном уподоблении наличного национального бытия и его исторических перспектив заплутавшейся и обретающей свой истинный путь национальной душе, в свою очередь уподобленной душе человека. Душа человеческая во всех трех ее измерениях – индивидуальном, национальном и общечеловеческом – и есть подлинный герой поэмы Гоголя…» [277]
276
Купреянова E. H. «Мертвые души» Н. В. Гоголя (замысел и воплощение) // Русская литература, 1971, № 3. С. 62–74. Ее же: Н. В. Гоголь // История русской литературы: В 4 т. / Под ред. Г. Н. Купреяновой. Г 2. Л.: Наука, 1981. С. 530–572.
277
История русской литературы: В 4 т. Т. 2 / Под ред. Г. Н. Купреяновой. С. 568. Ранее близкие к этим суждения были высказаны о «Мертвых душах» Д. Н. Овсянико-Куликовским в его книге «Гоголь» [Указ. соч. С. 80–125]. Сложной содержательности поэмы Гоголя посвящена статья Г. А. Смирновой «О многосмысленности „Мертвых душ“, в которой, в частности, автор прослеживает некоторые моменты включения символики „Комедии“ в образную систему „Мертвых душ“. См.: Контекст. 1982. М.: Наука, 1983. С. 164–191.
Как известно, многозначность художественного произведения обусловлена самой природой искусства, но в данном случае крайне важно, что сам Гоголь настойчиво указывал на подобный характер замысла «Мертвых душ». Недаром П. В. Анненков, лучше других знакомый с устремлениями писателя в период обдумывания всей «постройки» поэмы, свидетельствовал, что для второго тома Гоголь начинал «сводить к одному общему выражению как свою жизнь, образ мыслей, нравственное направление, так и самый взгляд на дух и свойства русского общества» [278] .
278
Анненков П. В. Указ. соч. С. 99.
Здесь уместно вспомнить слова Данте о четырех смыслах «Божественной комедии». В письме к Кан Гранде делла Скала он заявлял: «…смысл этого произведения не прост, более того, оно может быть названо многосмысленным, т. е. имеющим несколько смыслов» [279] . Один из смыслов, самый первый, – это буквальный, второй – аллегорический, третий – моральный, четвертый – анагогический (сверхсмысл). Средневековые богословы, применяя метод толкования по четырем смыслам к Библии, оставили стихи:
279
Данте Алигьери. Малые произведения. М.: Наука, 1968. С. 367.
«буквальный учит о произошедшем; о том, во что ты веруешь, учит аллегория; мораль наставляет, как поступать, а твои стремления открывает анагогия». Анагогический, по мнению богословов, обнажает связь с вечностью. Данте, распространяя многосмысленное толкование на светскую поэзию, утверждал, что прежде всего стоит говорить о буквальном, а затем об аллегорическом, иногда же прибегать и к другим, т. е. моральному и анагогическому Гоголь как будто знал и помнил о таком толковании поэтом содержания «Комедии», когда в «Четырех письмах к разным лицам по поводу «Мертвых душ» пытался натолкнуть читателей на более глубокое и широкое восприятие своей поэмы. «…Бывает время, – говорил он, – когда нельзя иначе устремить общество или даже все поколение к прекрасному, пока не покажешь всю глубину его настоящей мерзости» [VIII, 298]. В этих словах есть удивительная перекличка с тем, что подметил в Данте Шеллинг. «Данте, – писал он, – мстит с пророческой силой в своем „Аде“ от лица страшного суда, как признанный карающий судья, мстит не из-за личной ненависти, но с благочестивой душой, возмущенной мерзостью переживаемого времени» [281] . Останавливают внимание и следующие за этим строки: «Ужас мучений обреченных он (Данте. – A.A.) смягчает своим собственным ощущением их; у пределов стольких стенаний оно так омрачает его взор, что он готов плакать…» [282] . И слезы действительно льются из глаз Данте. «Помысли, – обращается он к читателю, – мог ли я невлажным взглядом / Взирать вблизи на образ наш земной…» [Ад, XX, 21–24]. Трудно не разглядеть здесь сходства с гоголевским смехом сквозь слезы.
280
Там же. С. 529.
281
Шеллинг Ф. В. Указ. соч. С. 454.
282
Там же.
Мерзость окружающей жизни глубоко волновала русского писателя, но не только ее изображение входило в задачи Гоголя. Работая над «Мертвыми душами», он полагал, что о «многом существенном и главном следует напомнить человеку вообще и русскому в особенности» [283] . В то же время, имея в виду и «Мертвые души», Гоголь утверждал: «…все мои последние сочинения – история моей собственной души» [VIII, 292]. И тут снова напрашивается параллель с автором «Божественной комедии», о котором Гегель писал: «…о созданиях своей фантазии он может повествовать, как о собственных переживаниях, а потому получает право включать в объективное произведение и свои собственные чувства и размышления» [284] .
283
Гоголь Н. В. Письма: В 4 т. Т 4 / Под ред. В. И. Шенрока. СПб.: Изд-во А. Ф. Маркса, 1901. С. 342.
284
Гегель Г. В. Ф. Эстетика: В 4 т. Т. 3. М.: Искусство, 1971, С. 448.
В другом месте, но снова по поводу Данте и его «Комедии» Гегель сказал: «Более высоким делом является то, которое каждый человек должен осуществить в самом себе, – его земная жизнь, определяющая жизнь вечную» [285] . Данте считал создание «Комедии» своим долгом перед родиной, перед потомками. Он называл ее «поэмою священной» [Рай, XXV, 1]. Для него это был труд, выполнение которого бог поручает гению [286] . Насколько это все было созвучно помыслам Гоголя, можно судить по его словам: «Рожден я вовсе не затем, чтобы произвести эпоху в области литературной. Дело мое проще и ближе: дело мое есть то, о котором прежде всего должен подумать всякий человек, не только один я. Дело мое – душа и прочное дело жизни» [VIII, 298–299].
285
Гегель Г. В. Ф. Указ. соч. Т. 2. С. 301.
286
Св. Петр говорит поэту: «Скажи о том, что я сказал тебе!» [Рай, XXVII, 66].