Дантист живет этажом выше
Шрифт:
Пламя свечи колебалось. Тени двигались по стенам, словно дул ветер. Ксения Александровна подняла свечу выше. Растопленный воск скользил по свече прозрачной, чистой слезой.
Завхоза Попова она узнала сразу. Он лежал поперек коридора, в клетчатых брюках, в парусиновых туфлях бежевого цвета. Лежал на животе, уткнув лицо в согнутую правую руку.
«Господи! — подумала Ксения Александровна. — Это надо же упиться до такой степени».
Она присела на корточки, продолжая держать свечу высоко. Коснулась спины завхоза, вернее, постучала в нее пальцами, как в дверь. Сказала громко:
— Вадим Зотикович!
Поза, в которой лежал завхоз, напоминала позу пьяного человека. Но что-то насторожило женщину. Насторожило уже тогда, когда она только присела. Прошла секунда, другая, третья... И Ксению Александровну словно пронзило: завхоз не дышит. Она протянула руку к его голове. Тронула волосы. И почувствовала липкость на пальцах. Свет, теплившийся вокруг свечи, не отличался большой яркостью. Но его оказалось достаточно, чтобы поняты на пальцах густела кровь.
— Зотикович, — на этот раз шепотом, почти неслышно выдавила из себя Ксения Александровна, разумеется не надеясь услышать ответ.
Мышцы ее онемели, будто она много часов сидела или лежала в неудобной позе. Страх заколотился в груди, дрожью вошел в руку. Она подумала, что может уронить свечу и остаться в кромешной тьме здесь, в этом страшном узком коридоре, с дверью, которая не заперта и ведет в захламленный двор, упирающийся в крутую гору, где, кроме камней и кустарников, нет ничего.
Теперь она хорошо видела, что дверь черного хода только прикрыта. Тяжелая задвижка, на которую завхоз, уходя домой, вешал замок, была выдвинута. Замок лежал в метре от Попова, ровно на половине расстояния до двери. Ключа в замке не было. Он смотрел скважиной вверх, темнеющей остро, как зрачок.
Ксения Александровна пощупала лицо завхоза Попова. Оно пугало холодом, не таким, какой чувствуешь при прикосновении к холодному стеклу или металлу. Это был холод смерти.
Обрывисто уходил в небо берег. Лодка не покачивалась. Якорный канат, исчезавший в мутной, желтоватой воде, был натянут струной. С криком летали птицы, похожие на чаек. Но Каиров знал, что это не чайки, а, скорее всего, нырки. Впрочем, возможно, он ошибался.
На дне лодки между почерневшими досками уныло блестела вода — неглубокая, сантиметра два, в которой, выпучив глаза, тяжело шевелил жабрами лещ, очень даже большой.
Боровицкий обмотал голову майкой. Сидел сутуло, лопатки выпирали заметно, как у ребенка. Каиров подумал, что начальник, наверное, в первый раз за лето выбрался на рыбалку.
— Мирзо Иванович! — говорил Каирову Боровицкий. — Я тебя на леща зимой свожу. Это сказка! Лунки рубятся ночью, часа за два, за три до рассвета, потом опускается прикорм из мелких мотылей или рубленых червей. Запорашивают лунки чистым снегом или ледяной крошкой... А как рассвет — тут уж снасть на дно...
— Не любитель я, — признался Каиров.
— Не любитель, потому что ни разу не был... Вот съездишь со мной, проситься будешь...
— Я цветы люблю.
— Кто же их не любит?
— Нет, Володя, ты меня неправильно понял. Я, как решил, в сорок лет женюсь. Домом обзаведусь. Цветы разводить стану. Понимаешь, разные...
— Вот и хорошо. Два года еще в запасе... За это время я из тебя не просто рыбака, а мастера сделаю.
— Упрямый я человек, Володя.
В отличие от Боровицкого Каиров не разделся. Сидел на корме в розовой клетчатой рубашке с закатанными рукавами. Черные, с проседью, волосы ничем не покрыты. Лицо загорелое. Нос с горбинкой как из меди. Развернул газету. Краевую — «Молот». На третьей полосе, внизу, бросились крупно и жирно набранные слова:
Не тратьте дорогого рабочего времени, не совершайте прогулов на производстве, отрываясь за наведением необходимых вам справок в то или другое учреждение.
Необходимую справку по интересующему вас вопросу из любого города можно получить через почту на СПЕЦИАЛЬНЫХ КАРТОЧКАХ для справок. Срочные справки можно получить по ТЕЛЕГРАФУ.
Шлепая мокрыми колесами, по фарватеру полз низенький белый пароход с высокой, похожей на шпиль трубой. Борт широко и сочно украшало название: «Красный маяк». Волны потянулись к берегу рядочками, один выше другого. Лодка качнулась... Боровицкий пробудился от оцепенения, сказал:
— Раз на раз не приходится. Шумновато тут, неспокойно. Лещ тишину любит, покой...
— Тишину и покой не только лещ любит, — заметил Каиров, сворачивая газету.
Боровицкий посмотрел на Каирова, иронически улыбнулся:
— Сколько мы с тобой, Мирзо Иванович, не виделись? Семь лет... А ты нисколько не изменился.
— Меняются девочки. Вначале — когда женщинами становятся, потом — матерями. Мужчины не меняются. Они мужают. Разумеется, настоящие...
— Все верно, — согласился Боровицкий. Тряхнул головой, скинув со лба густые; цвета пшеницы, волосы, сползающие на глаза. Закрепил удилище поперек лодки. Повернулся к Каирову, спросил: — Материалы прочитал?
Каиров равнодушно зевнул, потянулся, лишь потом ответил:
— Их журналистам передать нужно.
— Журналистам? — удивился Боровицкий.
— Пусть пофантазируют, придумают историю о похищенных сокровищах из самого Зимнего дворца. Интересная штука получиться может...
Боровицкий загорелся взглядом, подхватил мысль Каирова:
— Алчные хищники похищают, а смелые работники Донского уголовного розыска находят...
— Все верно, Володя. Как тебе известно, я в семнадцатом находился в Питере. После взятия Зимний дворец был открыт на несколько дней для свободного посещения публики. Ну а публика, она бывает разная, в том числе и сволочная... Таскали из дворца постельное белье, зеркала, фарфор... В связи с этим было даже опубликовано обращение об охране музеев... Случай же, о котором рассказывает налетчик Строкин, произошел еще при Временном правительстве. Я слышал, что действительно какая-то часть сокровищ была вывезена из Зимнего дворца в Москву.
Боровицкий кивнул:
— Я тоже слышал... Именно в этот период и могли быть провернуты авантюры. Скорее всего, об одной из них и рассказывает Строкин.
— Вполне возможно, — покладисто согласился Каиров.
Тряхнул головой Боровицкий. И лодка качнулась в такт. Хлюпнула о борт вода: «хлюп-хлюп».
— Эх, Мирзо, Мирзо! — в сердцах сказал Боровицкий. — Совсем позабыл ты меня за семь лет. Неужели я после столь долгой разлуки подсунул бы своему заместителю в первую неделю работы квелое, дохлое дело?!