Дар берегини. Последняя заря
Шрифт:
– Есть твои дети, – сказала Ельга. – Они тоже внуки нашего отца, и их мать – не рабыня.
– Ты можешь намекнуть на это боярам, – предложил Фарлов. – Осторожно. Чтобы они о главном сами догадались.
– Нужно сделать так, чтобы все они завтра явились, – подхватила Ельга. – Я бы тебе посоветовала послать людей хотя бы к лучшим. К Вячемиру, Ворону, Добросту, Вуефасту, Витиславу, Станимиру… и к Хотену тоже.
– Я его чуть не прибил! – успокоившийся было Свен снова разъярился. – Хорошо, дед его увел, а то бы он у меня доорался!
– Отправь к нему Асмунда. Он человек вежливый, и когда глупец смотрит на него свысока, он в ответ смотрит на него… как на глупца, да и все, – Ельга улыбнулась. – Но пусть убедит его пожаловать на Святую гору. Лучше пусть он при нас свои
– Это ты, госпожа, очень верно заметила, – уважительно кивнул Фарлов. – Как жаль, что ты родилась женщиной! Из тебя вышел бы наилучший конунг!
Свен еще что-то ворчал себе под нос, но совету внял и отправил своих десятских к боярам: поговорить и убедить, как важно им всем собраться еще раз и обсудить способы вернуть земле Русской милость богов. Больше того: уже под вечер, чувствуя нарастающее волнение, решил съездить к Вячемиру сам. Старик был уважаем в Киеве за свои почтенные лета, происхождение от первых насельников киевских круч, за мудрость и добрый нрав. Старшим жрецом всегда выступает сам князь, но, поскольку Ингер был все же еще очень молод, ему помогали советом и делом более опытные мужи: Вячемир и Ворон. Имеющие внуков, они находились ближе к дедам и лучше слышали голоса богов. В различных спорах и тяжбах тот, кто заручился поддержкой старика Вячемира, мог считать свое дело выигранным. И сколь ни лестно было Свенгельду думать, что вождь сильной дружины всегда сумеет доказать свою правоту, три года, когда он держал в руках настоящую власть, убедили его, что веским словом добиться своего не менее почетно и куда более выгодно, чем острым железом.
Без меча он из дома почти не выходил – Друг Воронов казался ему не просто оружием, но чем-то вроде товарища, советчика и покровителя. Душа его уже приросла к этому клинку, зная, что по смерти там и найдет себе новое обиталище.
«Щит возьми», – шепнул голос Уббы в голове, когда Свен надевал перевязь.
– Что? – от неожиданности он задал свой вопрос вслух и замер.
«И шлем», – добавил другой голос, кажется, Бергера.
– Что вы меня морочите! – после целого дня споров и размышлений у Свена не осталось сил для общения с незримыми помощниками. – Что я, как дурак, по своему городу с щитом и в шлеме разъезжать буду? Может, еще кольчугу надеть? Чтоб всякий встречный со страху обделался?
«Да недурно бы», – хмыкнул юный Хольти.
– Отвяжитесь! – злобно бросил Свен. Иногда незримые помощники казались ему сворой лающих псов, которых хотелось пришибить, чтобы замолчали. – К деду старому еду, он на меня ратью не пойдет!
– С кем ты толкуешь? – Ружана, кормившая младшую дочку и всецело увлеченная ею, наконец расслышала голос мужа и уставилась на него, бранящегося с дверным косяком.
– С кем, с кем… с домовым! – буркнул Свен.
Хозяйка не знала, что в ее доме имеются десять жильцов, совершенно ей неведомых.
– Гляди, Радуша, батька шутит! – засмеялась Ружана. – Какому тут быть домовому, когда сам двор третий год стоит? Мои дедки разве, – она кивнула на свою скрыню [6] , привезенную из родного дома. – Да они не сердитые у меня!
По очень древнему обычаю, невесте в земле Деревской клали в скрыню с приданым еще и «дедов», чтобы они оберегали женщину на чужбине. Иной раз обиталищем «дедов» считался клубок пряденой шерсти, иногда тряпичная кукла, сшитая из одежды давно умершей бабки, иногда куриная косточка. Мать самого Свена, взятая как полонянка, никакой скрыни, конечно, в Киев не привезла. И ему нравилось, что у Ружаны скрыня есть – пусть та перед тем постояла несколько лет в доме старика Боголюба-Мала. Его дети растут под присмотром материнских «дедов», и когда дочерям придет пора идти замуж, Ружана сделает «дедов» и для них. «Дедов», выходит, порождают «деды» старших поколений, как от головни можно поджечь новое полено и передать огонь дальше…
6
Скрыня – сундук, ларь.
К Свену подошел двухлетний сын, Лют, и вцепился в ноги. Если при его рождении кияне могли сомневаться, кто его отец – Свенгельд или Боголюб-Мал, то сомнения эти давно рассеялись: даже в годовалом возрасте Лют был настолько похож на Свена, насколько это возможно при такой разнице в возрасте. Одно лицо, только улыбался Лют чаще.
Мои дети будут лучше меня, думал Свен, подняв на руки своего первенца. Знатнее и богаче. Их никто ничем не посмеет попрекнуть.
Светловолосый Лют тыкал пальчиком в красивую литую пряжку ремня на его плече и что-то лепетал.
– Это меч, дитятко, – пояснил Свен. Он не мог дождаться, когда первенцу исполнится три года, ему подстригут волосы и посадят на коня, зачисляя в сословие воинов-всадников, после чего он сможет говорить о нем «мой сын», а не «чадо». – Через десять лет и тебе такой справим. Сам поедешь на рать, добывать чести и славы. Но и отец тебе подсобит.
Лют выслушал и деловито попытался укусить пряжку перевязи.
Вячемир, увидев на своем дворе Свенгельда, не удивился и даже что-то хмыкнул, будто ждал этого гостя. Он обитал на горе Щекавице, где его предки сидели еще до того, как Кий со своим родом прибыл на эти кручи с левого берега Днепра, и принадлежал к потомкам древлян, которые в начальные времена выселились из «деревов» в «поля». В роду его бытовало предание, будто само название «поляне» возникло от имени вожака тех переселенцев – Полянина Удалого, из всех наимудрейшего. Говорили, что путь к этим кручам ему указали боги и белый его конь.
Двор Вячемира был велик и застроен десятком земляных изб, где обитали его родичи, однако далеко не все. В каждой семье старшие сыновья, собираясь жениться, ставили себе избу не здесь, а где нашлось место, на склонах киевских гор и при разных урочищах, на Подоле. Все они почитали Вячемира, нынешнего старейшину древнего рода, и слово его для всех было законом. До того как при Ельге Вещем возник Подол, почти все население Киева, включавшего пять вершин, принадлежало к тому или другому роду, в разное время здесь поселившегося, – кто по рождению, кто по женитьбе. «Старшие» роды, чьи предки пришли раньше, и сейчас пользовались наибольшим уважением. Поэтому так важно было для князя сохранять хорошие отношения со старейшинами – все вместе они держали в руках народ, где каждый был бы проклят чурами, вздумай идти против воли старших. По существу, управлять полянами князь мог только через старейшин. Князь-Пахарь исконного рода, каким был Щек, был отцом для всех других глав племени, но князь-воин варяжского рода, из тех, что правили здесь уже почти сто лет, поссорившись с боярами, сохранил бы единственное средство управления – военную силу.
Водимая жена Вячемирова давно умерла, в доме хлопотали две младшие жены, сами уже далеко не молодые, и несколько отроков их потомства. Свена провели в «большой угол» – почетное место для гостей-мужчин. Высокого стола, как на княжьем дворе, здесь не было, и обязательный хлеб и соль в берестяной солонке по старинке стояли на большой скрыне, покрытой белым вышитым полотном. Она называлась «великая скрыня» и считалась средоточием и богатства, и духа дома. К ней подвинули лавку, Вячемир пригласил Свена садиться и сел сам, отрезал кусок хлеба, обмакнул в соль и подал гостю. Обычай требовал прежде всего предложить гостю хлеб, а Вячемир был сам как живой обычай.
– Сестра меня послала, – Свен надеялся, что в священном деле ссылка на сестру придаст больше веса его просьбе, – велела просить тебя пожаловать завтра в полдень на Святую гору. Обговорить нужно, как почтить жертвами богов в благодарность за то, что сохранили нашего князя от огня на воде, позволили домой невредимым вернуться. И как будем поминальные жертвы приносить за тех, кто не вернулся…
– Из моих родовичей три десятка молодцев и отроков на рать с Ингером ушли, а воротилось десять да один, – спокойно ответил Вячемир, но глубокая скорбь виднелась в его глубоко посаженных глазах под кустистыми бровями, читалась в резких глубоких морщинах высокого лба.