Дар берегини. Последняя заря
Шрифт:
На лице Ингера мелькнуло легкое удивление, но возражать он не стал. Отпив, Свен протянул чару Вячемиру, и тот взял, хоть и не без колебаний. Свен напомнил всем, что Ингер так или иначе все еще их князь, и отвергнуть с чару из его рук означает оскорбить самих богов.
Чара обходила бояр почти в тишине, лишь каждый, кто ее получал, произносил несколько слов. Но вот Звонец забрал опустевшую чару, и все взгляды вновь обратились к Ингеру. Он чувствовал их так же ясно, как будто его касались десятки рук.
– Пришли мы, чтобы выслушать тебя, княже, – начал Вячемир. – Ты воротился, мы богам благодарны, что сохранил тебя. Но где люди наши, что с тобой ушли?
– Из моих родичей десять отроков и молодцев мы снарядили, – едва дав
– Скажу, что не лгут ваши люди, – Ингер лишь на миг отвел глаза, потом снова взглянул прямо перед собой. Его лицо было спокойно, он лишь смотрел немного исподлобья, из-за чего его серые глаза казались затуманенными. – Мы всей силой вошли в Боспор Фракийский. Греки нам навстречу выслали великие корабли, но было их всего десять или пятнадцать. Мы храбро шли на них, думая взять своей превосходящей силой. Но они не только стрелы и копья в нас метали десятками разом – метнули живой огонь. И был он силы страшной: на воде горел, будто на соломе, и водой его потушить было нельзя. Если попадал на лодью, то горел на том, куда упал: на дереве, на железе… на плоти людской. Кто из ратников был без доспеха, те прыгали за борт и тем жидкий огонь гасили. А кто был в доспехе из моих гридей, те сразу на дно шли…
Пролетел испуганный ропот: многие уже прослышали о колдовском огне греков, но думали, что ратники лгут со страху.
– Как же такое возможно?
– Неужто бог греческий цесарю молнии небесные вручил?
– И много там сгинуло?
– Я видел… – Ингер на миг опустил глаза, – что десятки лодий сгорели вместе с людьми. Сколько всего – не знаю. Уцелели те, кто сумел назад повернуть. И моя лодья горела. У меня на челе горел огонь! – Он показал на красное пятно у себя на лбу. – Едва очи мне не выжег.
– Так где остальные! – загомонило сразу несколько голосов.
– Ты десять лодий привел, прочие где?
– Все сгорели? Перун великий!
– Многие сгорели, – подтвердил Ингер. – Я не видел, чтобы кто-то еще из пролива вышел живым. Только те, что со мной. Может, в полоне иные…
– Надобно послов снарядить в греки, может, удастся выкупить кого! – воскликнул Станимир.
– Чтобы выкупить кого, докончание надобно иметь! – с досадой возразил ему Доброст. – А у нас нет! Для того и ополчились! Думали, побьем греков, как Ельг побивал, и будет нам докончание – и паволоки, и узорочья! А они, выходит, нас побили! И не мы челядь будем возить на продажу, а сами сыны и внуки наши челядью у греков стали!
– Видно, чтобы греков бить, Ельг был нужен! – добавил Хотинег. – Не так-то греки просты, не всякому даются.
Ингер отвел глаза; он старался сохранять невозмутимость, но ноздри его раздувались от возмущения, а губы подрагивали от стыда. Он хотел бы возразить, напомнить, что не годится так дерзить князю, но не находил слов.
Ельга-Поляница сидела, сложив руки на коленях, на ее умном лице отражалось огорчение. Позади стоял Свенгельд, возвышаясь над ней, словно волот, и держал руку на рукояти своего любимого меча, без которого нигде не показывался. Воевода тоже силился утаить свои чувства, но они были совершенно не теми, что у Ингера. Его продолговатое лицо с довольно грубыми чертами и короткой русой бородкой сияло скрытым торжеством. Неудача и позор князя ему доставляли неизъяснимое удовольствие. Он наслаждался происходящим в гриднице. Сколько ни пытался он это скрыть, но ликование прорывалось в складке ярких губ, наполняло светом серые глаза.
Вовсе не из дружбы он первым взял у Ингера чару. Он считал соперника почти поверженным и мог соблюсти приличия, выразив ему уважение – это не спасало Ингера и не вредило Свену. В мыслях он видел княжий стол вновь пустым. И теперь между Свеном и столом его отца не оставалось больше никого.
– Это ты верно сказал:
4
Олядии (др. – рус.) – искаженное греческое «хеландии», крупные военные корабли. Именно хеландии использовались как огненосные суда в сражении в Босфоре 11 июня 941 года.
– Ратников опять вам! – со злобой выкрикнул Хотинег, и сразу зазвучали голоса ему в поддержку. – Мало нашей крови пролили? Снова людей наших на гибель поведете! Так мы и дали! Глупцов таких больше нет!
– Так что же вы делать хотите – утереться? – Ратислав, сестрич Ивора, в возмущении шагнул вперед. – Побили нас греки, и спасибо! Больше в море ни ногой? Пусть бабы причитают, а вы, если мужи, должны думать, как позор избыть!
– Позор избыть! – боярин Здоровец вскочил на ноги. – У меня три сына ушло с вами! Где они! Да что ни делай – вернешь мне сынов? Из моря их достанешь? Коли вернешь, тогда я…
Он не смог продолжать: голос дрогнул и оборвался, на глазах блеснули слезы. Со вчерашнего дня он только ужасался самой возможности, что три его сына могут оказаться убиты в Греческом царстве, но вот сам князь подтвердил, что больше никто не уцелел. Смерть из ожидания стала страшной явью.
Горе Здоровца разбило общую сдержанность: старейшины заговорили и закричали все разом, многие встали, желая быть услышанными, устремились к княжьему столу. Ингер дрогнул и хотел было встать; усилием воли удержался, но Ивор, Ратислав, холмгородские бояре Радила и Славон тоже подались к нему, заслоняя своего господина от гнева и горя киян. Началась толкотня, даже свалка; кто-то жаждал непременно прорваться к князю, будто тот все же мог вернуть родичей тем, кто особенно громко попросит; кто-то кого-то оттолкнул, кто-то схватил кого-то за руку со вздетым посохом. «Ты меня не трожь!», «Куда лезешь?», «Назад, назад!» – полетело над головами. «Вихорь тя возьми!». Кто-то кого-то ударил в сердцах, телохранители схватили драчуна за руки, пока не вышло большой свалки.
– Тише, кияне, тише! – Свен и Асмунд, его десятский, тоже подались вперед и стали теснить взволнованных старейшин прочь от престола.
Толпа откачнулась назад. Все знали, что со Свенгельдом шутки плохи. Только Хотинег, почти не уступавший ему ростом и шириной плеч, не хотел уходить и сбрасывал руки гридей, пытавшихся увести его.
– Что ты за князь? – кричал он Ингеру. – Сам ты баба, а не князь! С крапивой под тыном тебе палкой воевать! Людей тебе дали! Лучших людей! Сколько всего собрали – лодий, припасу, тканины, оружия! И где все? Цесарь слопал! А мы что теперь? Сколько добра пропало, людей сгинуло, а добычи шиш! Кто нам вернет…
– Ступай, ступай, Хотенко! – Наконец сам Вячемир взял его за локоть и потащил назад. – Уймись, тут тебе не на торгу кулаками махать!
– А вот тронь меня! Я не холоп! И род мой в земле Полянской не из последних! Мои деды с Киевых времен тут сидели, пока еще русским духом и не пахло тут! Жили без них – вот было полянам счастье! А как навалились на нас эти нечистики – одни беды от них! Не надо нам таких!
– Ступай! – Доброст развернул его спиной к престолу и похлопал по плечу. – Не ори, как баба! Жива земля Полянская, она и решит, как быть ныне…