Дар берегини. Последняя заря
Шрифт:
Но надежды эти жили недолго. Очень скоро Ингер, стоя у сходней, увидел, как над толпой проплывает знакомая фигура всадника в красном плаще, за ней еще несколько. Свен, двоюродный брат, побочный сын старого Ельга. Человек, которого Ингер хотел сейчас видеть, пожалуй, меньше всего.
Когда Свен приблизился, самим своим видом раздвигая толпу, как лодка воду, Ингер упер руки в бока и сделал несколько шагов ему навстречу. Нет смысла бежать от неизбежного, достойный человек должен стойко встречать удары судьбы, – эту заповедь сын знатного рода усваивает первой и следует ей до конца. На Свена, рожденного от пленницы, Ингер привык
Свен сошел с коня и по-родственному обнял Ингера, не выражая ни малейшего удивления. Только окинул его лодьи и дружину беглым взглядом, но, судя по лицу, увидел именно то, что и ожидал. Надо думать, кто-то из Витичева скакал, меняя коней, чтобы принести новость о прибытии князя в Киев раньше него самого.
– Будь жив! Я вам лошадей привел, – только и сказал Свен, отходя от Ингера, чтобы обнять Ивора и Ратислава, его сестрича. – Поезжай, – он снова обернулся к Ингеру. – Пока народ не набежал. За лодьями приглядят, если надо чего довезти – я возы пришлю.
Везти было почти нечего – даже припасов не осталось, по пути доели последние крохи. В смятении Ингер сам не понимал: рад он тому, что ему не задают вопросов и не приходится ничего объяснять, или ему следует стыдиться, что его поражение так очевидно и, похоже, всем тут уже известно?
Не находя слов, Ингер кивнул и сел на подведенного коня. За ним поехали Ивор с Ратиславом, гриди и уцелевшие ратники тронулись пешком. Свен со своими людьми остался возле лодий.
Прекраса уже знала и ждала, стоя в воротах. Она так изменилась, что Ингер невольно подумал: вот она, судьба моя. Нежное, свежее лицо девятнадцатилетней женщины, еще недавно сиявшее, как цветочная почка в росе, поблекло, побледнело, жена похудела и выглядела изможденной. Когда Ингер сошел с коня и обнял ее, она только прижалась к нему и зарыдала. В плаче ее слышалось и облегчение, и горе, но главное – любовь. И впервые за два месяца Ингер ощутил, что ему дышится легче. Рядом с Прекрасой он был больше и сильнее, чем без нее.
– Ты как? Здорова? – спросил Ингер, и собственный голос показался ему чужим.
Прекраса закивала, задыхаясь от слез и не владея голосом.
– А я… разбили нас, – сказал ей Ингер.
У него это получилось почти просто – за долгие дни обратного пути о столько думал об этом, что привык к этой мысли. Вот только еще не понял, как ему дальше с этим жить.
Казалось, появление мужа не ободрило, а лишило Прекрасу последних сил. Ей следовало бы радоваться – Ингер и сам был в шаге от смерти, и след от поцелуя Марены остался на его лице: на лбу и на скуле слева виднелось красное пятно от ожога. Брызги «греческого огня» попали ему на шлем, и раскалившееся железо успело обжечь лицо, пока шлем сумели снять. Из сотни гридей уцелело не более половины, остальные вернувшиеся были ратники разных племен, но полян среди них нашлось человек двадцать. А уходила почти тысяча!
Даже смерть ребенка Прекраса прочувствовала острее, когда ей пришлось рассказать о ней мужу. Уже настала ночь, но они не могли спать, а сидели в постели и при свете одной свечи на ларе говорили обо всем, что занимало их мысли в разлуке и сейчас.
– Не кручинься так уж, – Ингеру пришлось повторять ей те же слова, которые он часто слышал от бывшего кормильца. – У Ивора из семи детей
– Она не должна… это обман… – бормотала Прекраса сквозь слезы. – Не должна брать по голове… я расплатилась с ней навсегда… до самого конца… Это против уговора… что она взяла его…
Ингер не понимал ее, но не расспрашивал, надеясь, что она сама прекратит этот разговор.
– Хочешь, давай уедем отсюда, – положив руку ей на затылок, он прижал ее голову к своему плечу, стараясь заглушить плач. – Я уже думал…
– Куда? – глухо спросила Прекраса.
– В Холм-город. Нет нам здесь счастья, ну, так что же…
– И что? – Прекраса выпрямилась и посмотрела на него голубыми глазами, блестящими от слез, как цветы пролески под дождем. – Новое войско наберем, да?
– Войско? – Ингеру сейчас совсем не хотелось думать о войне. – Нет. Просто… будем жить. Словенами править, как мой отец, как дед. Там моя земля родная, мои могилы дедовы. Авось там отвяжется от нас Недоля, и дети будут жить…
Прекраса села на постели, подобрав под себя ноги, и решительно стерла слезы рукавом сорочки – платок уже весь вымок. Лицо ее, в красных пятнах, с опухшими глазами и носом, вдруг приобрело выражение решимости.
– Но как же так? – она уже другим взглядом посмотрела на мужа. – Уехать? А стол киевский кому оставить? Этим, – она кивнула в сторону, намекая на детей старого Ельга. – Лешему этому и сестре твоей?
– Да пусть хоть леший тут правит, хоть водяной! – в сердцах бросил Ингер. – Вот у меня уже где этот Киев! – Он провел рукой по горлу. – Что нам здесь? Одно звание, что князь русский! Греки от меня торги закрыли, древлянскую дань Свен продает!
– Но у него одна треть, – напомнила Прекраса, переводя дыхание.
– Так он на эту треть полсотни содержит, свою часть на запад отсылает, с древлянами торгует и богатеет день ото дня! А у меня на одни подарки сколько уходит! Из Холм-города не дань привозят, а одни слезы – кому за ней смотреть? Племянники там отроки еще, а у зятьев своих забот хватает. Был бы у меня хоть брат…
«Надо было тебе в Плескове жениться, – как-то сказал ему Ивор, имея в виду давний замысел посвататься к дочерям плесковского князя Стремислава. – Тесть и шурин помогли бы и дань собрать, и за делами приглядеть». Ингер тогда ничего не ответил. Так и надо было поступить… но в те же дни он встретил Прекрасу и больше не мог думать о другой жене. И сейчас не мог.
– Отправь туда Ивора или Ратьшу, – сказала она сейчас. – А сам здесь оставайся. Не годится так – дело бросать.
Ингер смотрел на нее в удивлении: он ждал, что жена ухватится за мысль покинуть Киев, где они не видели ни счастья, ни любви местных, и вернуться в родовые владения, к тому же расположенные гораздо ближе к ее родным местам.
– Здесь наша доля, – ее слезы высохли, во взгляде появилась уверенность. – Не будем мы от судьбы бегать. Мы молоды… Дети еще родятся, и войско ты новое соберешь. Пусть Свенька за дань деревскую постарается, у древлян ратников возьмет. У северян попросим. Греков побьешь, и вся русь, все роды и племена тебе покорятся. Тебя ждет слава вечная, и ты не будь сам себе врагом, не отвергай ее.