Дар Богов
Шрифт:
— Ну что ж, дочь, осваивайся! На ближайшие семь лет эта комнатушка будет твоим домом, — если он думал, что его язвительный тон изменит моё решение, то просчитался.
— Как скажешь, отец, — о, да! Сама покладистость, у батюшки аж глаз дёрнулся от того, какая милая у него доченька, ибо раньше за мной такого не наблюдалось.
— Ладно, проводи меня, мне пора!
— Конечно, — кивнув, отправилась на выход.
Наконец, помахав ручкой отъезжающей карете, я с облегчением выдохнула и поспешила обратно. Вышедший из двери мужчина, нёсший куда-то кадку с
Зайдя в холл, поскользнулась на мокром полу и, чуть проехав по мрамору, взмахнув руками, остановилась, с трудом удержав равновесие. А заметив, что после меня на только что помытой поверхности остались грязные полосы, виновато скривилась и посмотрела на парня, сжимающего в руках швабру.
— Прости, я случайно, — улыбнулась я мягко, состроив невинные глазки.
Невероятно худой юноша с пронзительно-бирюзовыми глазами и коротко стрижеными, непривычно синими волосами зло прищурился. В его взгляде вдруг полыхнула ненависть.
— Как же, не хотела она! Для такой высокомерной куклы как ты, я лишь отброс общества и мой труд не заслуживает внимания, его можно только изгадить!
3
ДАРЕМ.
После моих слов и без того большие, выразительные, цвета молочного шоколада глаза девчонки удивлённо распахнулись шире. Увидев её, поначалу я завис: розовое платье с короткой пышной юбкой, розовые гольфы, того же цвета туфли и заколки с причудливыми бантиками, толстая тёмная коса до колен. Девчонка была похожа на куклу, которую я когда-то видел в витрине магазина.
Возможно, если бы она спокойно пошла дальше, ничего бы не произошло, но она извинилась передо мной. Слуге-уборщику леди сказала «прости», разозлив меня до чёртиков тем, что заговорила со мной как с равным. К чему эта двуличность? Я повидал за свою недолгую жизнь много аристократов, и могу точно сказать, что по их мнению такой как я — лишь грязь под ногами, не заслуживающая внимания и вызывающая исключительно брезгливость.
Не счесть, сколько раз богачи не платили мне за отполированные до блеска туфли, и ладно бы просто уходили, могли и тростью ударить семилетнего мальчишку. И да, я всем сердцем ненавидел «сливки общества».
— Ты чего, я же извинилась? — пробормотала девчонка.
— Мне от этого стало легче? — поинтересовался язвительно. — Возьми швабру, да помой за собой! Ах, да, твои беленькие ручки для этого не предназначены. Ты можешь только, сморщив нос, ткнуть пальцем и приказать кому-нибудь убрать! Расфуфыренная кукла! Чего встала, иди, тебя там розовые платьица и бантики заждались, ты в этом уже десять минут ходишь, запылилась поди? — бесцеремонно оттолкнув её со своего пути, затёр оставленные туфлями грязные полосы.
— А знаешь, ты прав, чего это я перед челядью распинаюсь, — прозвучавшие за спиной слова заставили резко обернуться и с ненавистью посмотреть на гордо вздёрнувшую подбородок куклу. — Пожалуй, и правда, пойду переоденусь, тебе, кстати, тоже не помешало бы, хотя о чём я, у тебя же кроме этого дранья ничего нет! — развернувшись на каблуках девчонка зашагала в крыло, отведённое под женское общежитие, а я крепко сжал черенок швабры, представляя на его месте хрупкую шею куклы.
— Смотри, как круто девчонка нищеброда уделала! — раздался рядом смех.
Обернувшись, заметил трёх парней старше меня на пару лет. Естественно, сыночки аристократов, которые сами палец о палец не ударили, живя на деньги папочек, но считают, что они лучше других.
Парни окружили меня. Противно скалясь, один их них резко подался вперёд, вырвал швабру из моих рук и, выгнув бровь, спросил:
— Заберёшь своё орудие труда, уборщица?
— Верни, — рыкнул в ответ, даже не пошевелившись, лишь с ненавистью глядя на него из-под бровей.
Удар в спину стал неожиданностью. Пошатнувшись, я обернулся, вновь получая толчок между лопаток уже от другого аристократишки, и началось: меня швыряли от одного к другому, среагировать и дать хоть какой-то отпор я не успевал. Подножка сбила с ног, и в рёбра врезался носок ботинка. Закрыв лицо локтями, я… нет, не терпел — злился, привыкший к постоянным побоям, боли я почти не чувствовал, а вот унижение…
Где-то глубоко внутри разгорелась ярость, разгоняя кровь по венам. Магия, выйдя из-под контроля, полыхнула яркой вспышкой, озаряя холл и раскидывая обидчиков в стороны. Поднявшись на ноги, я с мрачным удовлетворением отметил страх в их глазах. Из моих рук выскользнули свитые из чистой энергии плети, раскрутив переливающееся синими всполохами оружие, я с размаху ударил им парня, отобравшего у меня швабру, хлыст с лёгкостью разорвал новомодные шмотки и оставил красную полосу на лице и бледной груди.
— Хватит! — остановил меня властный голос.
Повернувшись к его обладателю, натолкнулся взглядом на высокого широкоплечего мужчину. Обведя глазами холл и остановившись на мне, он приказал:
— Все четверо в мой кабинет. Ты, — ткнул он в меня пальцем, — иди впереди, чтобы я тебя видел.
Прошли мы к двери с табличкой «ректор», вот так я и узнал, кто этот грозный мужчина. По крайней мере, таким он мне тогда показался.
Сев за свой стол, ректор достал какой-то блестящий куб и поставил его на столешницу.
— Что это? — поинтересовался один из парней.
— Записывающий артефакт. Сейчас вы мне расскажете, что произошло и кто был зачинщиком драки, а я всё запишу, чтобы у ваших родителей потом не возникло претензий, — спокойно ответил мужчина.
А я усмехнулся: неужели он действительно считает, что они поведают ему правду? Заметив мою горькую ухмылку, ректор неожиданно мне подмигнул и начертил в воздухе какие-то закорючки. К моему удивлению, обидчики по очереди начали рассказывать всё без утайки, не пытаясь себя выгородить.