Дар дождя
Шрифт:
Саотомэ передал Эндо-сану с Фудзихарой коричневую папку. И махнул рукой, приказывая мне уйти.
– Я всегда присутствую на совещаниях, – возразил я. Мне нужно было выяснить больше, выяснить, что они задумали против моего друга Кона.
– Не сегодня, – отрезал Саотомэ.
Я закрыл за собой дверь, пройдя мимо Горо, стоявшего за ней с другой стороны. По коридору прошел в свой в кабинет и в задумчивости уселся. В соседней комнате влажно кашлял Хироси, и я решил пойти спросить, как он себя чувствует. Положив руку на приоткрытую дверь в его кабинет, я замер, потому что мне показалось, что я слышу голоса. Это было странно, потому что одним из них был голос Саотомэ. Я расслышал, пусть и с трудом,
90
Имеется в виду поле для крикета в центре города.
Послышался смех Фудзихары, а за дверью Хироси зашелся кашлем. Вот как ему удавалось быть в курсе дел своих подчиненных. Хитрый маленький ублюдок установил в конференц-зале микрофон. Сообразив, что прибор был спрятан в икебане, я улыбнулся.
Последние несколько дней стояла типичная для сезона муссонов погода, теплые дни после обеда тонули в обильных ливнях. Было душно и жарко. Я ушел с работы пораньше, до окончания совещания, чтобы не попасть под дождь. Выезжал на велосипеде с территории армейского штаба, мимо салютующих часовых я в полном смятении. Как мне было предупредить Кона, что его отряд хотели заманить в засаду?
Я приехал в город и поставил велосипед рядом со ступенями здания «Эмпайр-трейдинг». Окна «Хаттон и сыновья» были закрыты ставнями – контора закрылась до возвращения отца. Сотрудники ждали его, потому что, если бы не его присутствие во время оккупации, японцы отправили бы их в трудовые лагеря. Петляя по переулкам между зданиями, я сделал несколько обходных маневров. Оказавшись перед обшарпанным шопхаусом [91] , я быстро постучал в дверь. Через несколько долгих минут мне открыли и впустили во внутренний сумрак. Я тут же утонул в аромате горящего опиума, приторно-сладкого, как пахнут переспевшие фрукты.
91
Дом с магазином на первом этаже и жилыми помещениями выше, типичный для городской застройки в Юго-Восточной Азии в начале XX века.
У меня закружилась голова, и мне пришлось сделать несколько глубоких, размеренных вдохов. Старая карга провела меня наверх по скрипучей лестнице, мимо пожелтевших календарей, на которых девушки в обтягивающих ципао с разрезами до бедер продавали пиво и виски. Я оказался в помещении, разделенном деревянными ширмами на отдельные кабины. Из трещины в ставне бил луч солнечного света. Снаружи на водосточном желобе били крыльями голуби, и это подчеркивало давящую тишину внутри. Звуки дыхания, затяжек и оттянутых выдохов были похожи на призрачный шепот, словно стены бормотали что-то друг другу через пространство. Темные фигуры, лежавшие на деревянных кушетках, шевелились в клубах дыма из трубок. В воздухе плавали тихие стоны и вскрики. Я решил, что это обычные звуки опиумной курильни. И попытался внутренне от них отгородиться.
Таукей Ийп лежал передо мной на опиумной кровати [92] ,
92
Специальная кровать или кушетка, приспособленная для курения опиума.
Он предложил мне трубку, но я отказался. Он одарил меня коварной довольной улыбкой.
– Какие новости ты мне сегодня принес?
– Ваш сын скоро умрет, – тихо произнес я.
Мне показалось, что он не расслышал, потому что, судя по всему, он был очень занят трубкой слоновой кости. Когда я заговорил, он снова открыл глаза.
– Мой сын – непобедим.
Я фыркнул:
– Вы слишком долго курите трубку.
Он лениво взглянул на меня. Отложив трубку в сторону, он одним движением слез с кровати и повел меня еще глубже в сумрак курильни. Когда мы вошли в комнату, он закрыл за нами дверь и сел.
– Ты еще ни разу мне не солгал. Какая опасность угрожает моему сыну?
Я быстро рассказал ему о засаде и о спрятанных солдатах.
– Вам нужно послать к ним кого-то из своих людей и предупредить.
– Моих людей… что от них осталось… остались одни старики… молодые погибли или перешли в триады, которые соперничают с моей. Они от меня отказались, сказали, что я слаб и бесполезен. Сам видишь…
– Это же ваш сын, Таукей Ийп, – нетерпеливо сказал я.
Он был растерян, как опавшие листья, которые крутит ветер, и я испугался, что он не протянет до конца войны.
Он положил руки мне на плечи.
– Тогда я попрошу у тебя одолжения.
Я понял, чего он хотел, и покачал головой:
– Нет. Я не могу его спасти. У меня нет ни нужных навыков, ни возможности. Как вы думаете, что случится с моей семьей, стоит японцам обнаружить, что я уехал?
– Я найду тебе проводника. Кого-нибудь из племен, которые живут в джунглях.
– Нет. – Я встал, чтобы уйти, но он задержал меня:
– Ты – его друг. У тебя нет выбора. Кроме тебя, это сделать некому.
Мы с Эндо-саном сидели на каменной скамье на Северной Береговой дороге, и он разбирал пачку документов, принесенных из своего кабинета. В администрации царила гнетущая атмосфера, и я обрадовался, когда он попросил меня пойти с ним.
Я обдумывал трудности попытки спасти Кона. У меня не было подготовки к боям в джунглях, хотя я понимал, что то, чему меня обучил Эндо-сан, сослужило бы мне хорошую службу. Но что случится с отцом, если я полностью исчезну на несколько недель? В случае неудачи мне бы тоже пришлось уйти в джунгли, а это определенно мне не улыбалось.
Море обмелело от отлива, и стаи чаек и ворон, хлопая крыльями, садились в жидкую грязь в поисках мидий и морских улиток. С аналогичной целью к птицам присоединились мужчины и женщины в резиновых сапогах по колено и с ротанговыми корзинами в руках, проваливаясь в песок при каждом шаге. В небе начали сгущаться высокие тучи, непобедимые, словно средневековые башни и бастионы.
– Тебя что-то гложет, – заметил Эндо-сан.
– Просто думаю о своей жизни с тех пор, как вы в ней появились.