Дар экстрасенса (сборник)
Шрифт:
Он подходит ближе к Марине:
— Ну что ты боишься? Смотри, какая она аккуратненькая… Хочешь — потрогай.
— Убери ее! — взвизгивает Марина. Нервы от этого Костика уже на пределе! — Сам своих лягушек трогай! Или целуйся с ними!!!
Костя спокойно отвечает:
— А что? Вот возьму и поцелую.
К ужасу Марины, он наклоняется и чмокает лягушатину в холодный болотный нос.
— Фу, не могу смотреть!
Марина в ужасе отступает, прыгает на кровать, вжимается носом в стену. И вдруг слышит мягкий, хорошо поставленный женский голос:
— Приветствую тебя, повелитель…
Она приподнимается. Что за наваждение?! Входная дверь распахнута, и на пороге стоит девушка, в дурацком кокошнике и с дурацкой косой. Ее платье стелется по полу, глаза опущены долу, но, надо признать, девка чудо как хороша. Костька на нее во все глаза уставился.
— А ну, пшла вон отсюда, — выпаливает Марина.
Ну и дурацкий же сон ей снится! Но гостья на нее — ноль внимания. Подгребает к Костьке (бедрами, зараза, так и трясет!), преклоняет пред ним колени. Ее коса — густая, дрянь! — волочится по полу.
— Что вам угодно, мой повелитель?
Марина хочет вскочить с кровати, но у нее не получается, ее к ней будто приклеили. А Костик меж тем принимает девахин поцелуй и вежливо спрашивает:
— Девушка, вам кого?
— Как кого? Вас, — хлопает бесстыжими зенками она. — Я теперь ваша собственность.
Современное, не сказочное слово «собственность» режет Марине ухо. Она презрительно говорит:
— Под царевну-лягушку косишь, шалава?!
Девка по-прежнему на нее фунт презрения. Пялится на Костика, как на бога, приговаривает мягким речитативом:
— Господину угодно массаж? Или ванну с розовым маслом? Может быть, ужин, чай? — Она понижает голос и интимно добавляет: — Или желаете — меня?..
А Костька, гад, пялится ей на сиськи и благостно внимает!
— Так, а ну пошли вон отсюда! Оба! — рявкает Марина.
Девица слушается. Она встает с колен, протягивает Косте холеную белую руку… Он, млея, подхватывает ее под локоток… Стукнула дверь. Ушли… За окном по-прежнему бесится ветер. Марина щиплет себя за ладонь: проснись, проснись скорее! Но не выходит. Все остается по-прежнему: и свет в комнате, и пустая Костина кровать, и даже его забытые пляжные шлепки… И тогда Марина оборачивается к стене и начинает горько плакать.
Проснулась Марина поздно. Ни следа вчерашнего шторма. В окна ломится солнце, нахально чирикают воробьи.
— Костька… Кость… — говорит она, не раскрывая глаз. — А какой мне дурацкий сон снился…
Ответа нет. Марина подскакивает на кровати. Постель Кости пуста, и его одинокий шлепок из вчерашнего сна застыл на том же самом месте. А в комнате до сих пор горит электрический свет.
— Что за чушь… — бормочет Марина.
Торопливо накидывает халат, бросается во двор… Костик босиком колдует над электрической плиткой, бьет в сковородку яйца. Она бежит к нему, не разбирая дороги, топча хозяйкины цветы. Обнимает, утыкается носом в крепкое плечо:
— Костик, милый! Ты тут!
Он удивленно откликается:
— А где же мне быть?
Отстраняется, солит свою яичницу, предлагает:
— Ты завтракать будешь?
Марина радостно, чуть не плача, шепчет:
— Буду, конечно, буду! Ты только подожди, я сейчас тебе кофе сварю. А хочешь, гренок пожарю? С молоком, сахаром, знаешь, какие вкусные?!
— Чего это с тобой? — не понимает он.
Яичница на сковородке подгорает и разъяренно шипит.
— Уйди, уйди, Костян. Я дожарю, — торопливо говорит Марина.
— Да ты не умеешь! — улыбается Костя.
— Умею! — решительно отвечает она. И твердым шепотом добавляет: — А не умею — так научусь.
Освоить яичницу, гренки и кашу оказалось совсем не сложно. И даже забавно. Кухонная наука — это вам не скучное шитво, здесь и пофантазировать можно, и эксперименты поставить. В конце концов, и царевны должны уметь готовить! Добавляешь в яичницу болгарский перчик, помидорчики, кинзу — вот тебе и испанский колорит, Костик аж урчит от восторга. А как кардинально улучшаются гренки, если посыпать их домашним овечьим сыром! Марина даже сметанник собственноручно испекла, хотя Костя пугал, что выпечка — это высшая стадия кулинарного искусства. Но у Марины пирог с первого раза вышел что надо: и взошел, и пропекся, и не подгорел.
Костик долго не верил в сказочное превращение Марины-лентяйки в Марину-хозяйку. Смотрел на нее подозрительно, ждал подвоха. Но, как и все мужики, к хорошему вскоре привык. И когда Марина, подвязанная кокетливым фартучком, плюхала перед ним блюдо с аппетитными гренками и подносила кофе, его плечи расправлялись от важности…
Отпуск продолжался. Днями пропадали на пляже, вечерами — по дискотекам и ресторанчикам. Марина изменилась и в светской жизни. Костя только глазами хлопал, когда вместо безапелляционного «купи два бочкарева» она ласково спрашивала:
— Костюш, я б «бочкарева» выпила… А ты какое пиво хочешь?
Или:
— Ой, из «Титаника» песня… Может быть, потанцуем?
— Что с тобой стало, Маришка? — недоумевал Костя. — Ты такая мягкая стала, ласковая…
— Тебе не нравится? — кокетливо улыбалась она.
— Что ты! Тебе это очень идет…
Он подозрительно взглядывал на ее довольное, разглаженное лицо и добавлял:
— Может… ты того, залетела?
Она хохотала:
— Не дождешься!
И добавляла тихо:
— А может быть, и дождешься. Через годик-другой…
Костя кивал:
— Согласен. Через два года нам по двадцать пять будет. Самое время для первенца.
«Вечно ты со своими планами-графиками», — раздраженно думала Марина. Но молчала. Она больше не станет его подкалывать, не станет с ним спорить. Потому что дурацкий, явственный, остро-правдивый сон про царевну-лягушку никак не идет из головы…
В последний день отпуска они проторчали на пляже с двенадцати до пяти, в самое жаркое время. Марина пряталась от солнца то в море, то под зонтиком, а Костя, решивший увезти с юга эксклюзивный загар, отчаянно обгорел. О прощальном походе в ресторан пришлось забыть. Костя еле добрел до дома и рухнул в постель. Марина мазала его кефиром и прикладывала ко лбу прохладное полотенце. Но все равно у Кости поднялась температура, кожа заполыхала красными пятнами, он лежал грустный и тихонько постанывал. Марина напоила его чаем со льдом, сунула таблеточку аспирина… И решила: домашние средства здесь не помогут. Косте нужен крем от солнечных ожогов. И она его достанет. Чего бы это ей ни стоило.