Дар или проклятие
Шрифт:
Когда мама говорила таким тоном, спорить было бесполезно, она умела настоять на своем.
– Может, завтра? – осторожно предложила Наташа.
– Нет. Приезжай, Таша.
– Я была права, – положив трубку, грустно сказала Наташа, – тетка Зинаида умерла.
– Надо ехать? – Он так и стоял в прихожей, только куртку расстегнул.
Она кивнула.
– Куда?
– Недалеко. В Богородское.
Он пожалел, что ехать придется недолго. Ему не хотелось с ней расставаться, и Вадим абсолютно не представлял, чем занять вечер, словно еще совсем недавно, когда он ее не знал, у него не было одиноких вечеров.
– Ты ее любила? Тетку эту?
– Я ее не знала почти. Один раз видела, когда совсем маленькая была. Она в Стасове жила. Это городок такой маленький.
Наташа быстро оделась, и он уже через несколько минут осторожно выехал из двора. Пробок почти не было, и Вершинин впервые пожалел об этом.
– А что там насчет стрельбы?
– Сегодня на нашу фирму налоговая наехала. Вроде бы. А я мужика этого, из налоговой, который к нам приперся, недавно видела в ресторане с Выдриным, это наш замдиректора. И он, Выдрин в смысле, тоже меня видел, но сделал вид, что не заметил.
Ему очень не понравилось, что она была с кем-то в ресторане.
– Подожди. Давай по порядку. Что значит вроде бы наехала?
– Это значит, что Юля – моя подруга – предполагает, что мужик из налоговой хотел фирму прикрыть, и если бы, – она чуть запнулась, – Петра Михалыча не было, он бы ее и прикрыл. Ну, счета арестовал бы или еще что… То-то Сапрыкину Дарья, это наш бухгалтер, вчера все названивала, если ты заметил.
– Я заметил, – подтвердил Вадим.
Покосился на нее и улыбнулся. И Наташа улыбнулась. После того как он обнял ее так, что чуть не сломал все ребра, а она боялась пошевелиться, потому что не хотела, чтобы он ее отпустил, ей все время хотелось улыбаться.
– Ты предполагаешь: стрелять мог этот ваш Выдрин, чтобы ты не выдала его связь с налоговиком?
Ей показалось, что Вадим над ней слегка посмеивается, и она хотела обидеться, но не смогла.
– Предполагаю. Больше просто некому, – подтвердила она и мстительно добавила: – Если, конечно, в меня стреляли, и стреляли вообще.
Он задумался, не обратив внимания на ее последнее замечание, и хмуро кивнул:
– Такое может быть. Я бы никому не посоветовал с Петром вашим связываться. И Выдрин этот должен его бояться.
Было что-то такое в Наташином директоре, которого Вадим видел всего несколько минут, внутренняя сила, что ли, одолеть которую рискнул бы далеко не каждый.
Он сказал, что Петра нужно бояться, и оказался настолько прав, что Наташа потрясенно молчала. Снова вернулась тягостная тоска из-за страшной смерти Озерцова, и даже радость от присутствия Вадима стала не такой полной.
Она показала дорогу к дому родителей, и, когда машина остановилась, Вадим, как само самой разумеющееся, сказал:
– Я тебя подожду.
– Нет, Вадик, не надо, спасибо. Это наверняка надолго. Мне ведь придется сказать, что мы с Виктором разошлись. Если ты будешь ждать, я стану торопиться, мама заметит – ни к чему это. А назад меня папа обычно провожает.
Она шла к подъезду, а Вершинин уже начал ждать, когда увидит ее снова.
– Я просто не знаю, дар это или проклятие, – обнимая дочь, растерянно сказала мама.
Наташа понимала, о чем она говорит. По женской линии в маминой семье передавалась удивительная способность чувствовать, когда с близкими случается что-то плохое. Вот и мама на расстоянии запаниковала, когда дочь попала под машину.
– Когда? – спросила Наташа.
– В ночь на понедельник. Соседка Шура утром пошла к ней, а достучаться не смогла. Позвала соседа, выломали дверь. Во сне Зина умерла.
– Кушать хочешь, Ташенька? – подошедший папа чмокнул ее в висок.
– Чайку попью, – решила Наташа, раздеваясь. – Кто вам позвонил? Шура?
– Шура, – подтвердила мама. – Только что. Зину уже схоронили. Как ты почувствовала?
– Не знаю, – Наташе почему-то было неприятно об этом говорить. – Проснулась и подумала о Зинаиде.
– Ты же о ней даже никогда не вспоминала.
– Это может быть просто совпадение.
– Может быть, – с сомнением произнесла мама.
– А ты в таком случае почему ничего не почувствовала?
– Она мне не родная по крови.
– Мама! – уставилась на нее Наташа. – Ну это уже полная ерунда! А как же бабушка Марфа?
Прапрабабушка Марфа, только-только выйдя замуж, ждала молодого мужа с фронта. С русско-японской войны. Скучала, грустила, иногда даже плакала, но при этом любила устраивать скромные домашние вечера с пением романсов, ездила в театр, гуляла, радовалась мужниным письмам. А однажды утром встала совсем другой: больной, замученной жизнью мгновенно постаревшей женщиной. Его больше нет, равнодушно объяснила она домашним. Никакие уговоры, никакое взывание к здравому смыслу не помогали, и когда через некоторое время пришло официальное извещение о смерти мужа, оно не произвело на Марфу никакого впечатления. Она и так все знала.
Да и сама Наташа почувствовала, что Сереже угрожает опасность, а уж он никак не мог быть ей родным по крови.
– Это нельзя сравнивать. Там совсем другое. Он был ее мужем, она носила его ребенка. Ладно, пойдем пить чай. А потом я тебе подарки показывать буду. И про Зинаиду мы еще не все тебе сказали.
– Хорошо отдохнули? – наконец-то догадалась спросить Наташа.
– О-ой! Сказка. Тепло, солнце. А куда прилетели? В сплошной мрак. И за что нас господь таким климатом наказал?
– Конфеты итальянские. – Папа показал усевшейся за стол дочери на красивую коробку. – Тебе покрепче?
Наташа кивнула, глядя, как он наливает ей чай, и взяла конфету.
– Вкусно. Но наши не хуже. Даже лучше.
– У нас все лучше, – подтвердил отец, – кроме погоды.
– Вы тут как? – Мама тоже налила себе чаю и взяла конфету.
Говорить о Викторе не хотелось, Наташа слегка махнула рукой – ничего интересного.
– Пап, ты сам Зинаиду хорошо знал?
– Совсем не знал. Она твоему деду приходилась двоюродной сестрой. Моложе его была лет на пятнадцать. В детстве они в Стасове жили, в одном доме, и дедушкина семья, и Зинаидина. Дом на две части был поделен. Потом дедушка уехал в Москву, окончил институт да так в столице и остался. Зинаида тоже здесь училась, в медицинском. Мама, бабушка твоя, рассказывала, что она тогда часто к нам заходила. Правда, я тогда маленьким был, но Зинаиду помню. Красивая была очень. Как принцесса. Почти как наша мама. И как ты, – спохватился он.