Дар Менестреля

Ибнейзер Эл

— Ее в кубрик. Если еще не сдохла — перевяжите, — а потом резко и коротко выругался и пошел на мостик.

* * *

Ветер бил в лицо холодной жижей из снега и дождя и норовил открыть плащ, чтобы добраться до тела. И только плотная кожаная одежда хоть как-то спасала от ветра и холода. Хотя и она уже начала промокать и липнуть к телу. Путник вел в поводу коня, нагруженного кольчугой, оружием и запасами. Что-то было не так, непривычно, и одновременно до боли знакомо, но он не мог понять что. Рука скинула ледяную кашу, намерзающую на усах и бороде. Бороде? Где-то в глубине сонного сознания Корджер вспомнил, что не носил бороды уже

много-много лет. И тут же вспомнил как он шел уже этой дорогой тоже давным-давно. Но это вспомнил спящий, а идущий по дороге еще не ведал своего пути и шел, погруженный в тяжелые думы. Плащ залатаный грубыми мужскими стежками плохо хранил тепло, да и коню уже давно надо было отдохнуть где-нибудь, но ни одного жилья не попадалось на одинокой дороге, скрываемой наступающей темнотой.

Вдруг невдалеке засветился огонек. Путник прибавил шагу, да и конь сразу повеселел, в надежде на теплое место и кормушку, если не с овсом, так хотя бы с сеном. Дом стоял на отшибе, и от дороги к нему вела лишь грязная скользкая тропинка, иногда почти пропадающая под невысокой травой и лужами. Подойдя ближе, можно было рассмотреть и все хозяйство. Был при доме и амбар, и курятник, и овин, и сам дом тоже крепко стоял на земле, но не всем лежала печать какой-то неухоженности, как будто у хозяев не хватало желания или сил следить за порядком. Ворота на покосившихся столбах были привязаны обрывком веревки и норовили раскрыться при каждом порыве ветра. На крыше сарая не хватало нескольких досок. А забор вокруг огорода провис и норовил завалиться, подпираемый несколькими жердями от исполнения этого достойного намерения.

Свет в окне теплился едва-едва и удивительно было вообще, что его удалось заметить с дороги. Корджер постучал в дверь. И до этого из дома не раздавалось звуков, а теперь там как будто все замерло. Потом осторожные шаги приблизились к двери и кто-то попытался разглядеть незванного гостя через щель. А затем, испуганный молодой женский голос произнес через закрытую дверь: «Ты кто? И что тебе нужно?» Теперь ясна стала и заброшенность, и неухоженность дома. Если поздно ночью женщина идет открывать дверь на стук, значит мужчины в доме нет. А если хозяйство так запущено, значит и не было уже давным-давно. Корджер вздохнул, подумав, сколько таких запущенных домов теперь будет стоять по просторам еще совсем недавно процветавшей империи, а затем ответил:

— Пусти хозяйка на ночь переночевать. Зла тебе не сделаю, я просто путник, иду по дороге. Мне бы только крышу для меня и коня.

Дверь оторожно приоткрылась, широко раскрытые испуганные женские глаза внимательно изучали гостя, а затем, как будто решившись, хозяйка сказал грустно:

— Что ж, проходи…

— Мне бы коня пристроить.

Хозяйка, в чем была, лишь накинув на плечи какую-то тряпицу, вышла на крыльцо и повела гостя в пристройку, где уже стояла крестьянская кобыла. Корджер сгрузил на земляной пол груз, поставил коня в соседнее стойло, расседлал его, а женщина подкинула корма, бросила внимательный взгляд на сгруженные с коня оружие и доспехи, но ничего не сказала. Корджер тоже не стал задавать лишних вопросов, а прихватил сумку с припасами и пошел в дом вслед за хозяйкой.

Припасы впрочем не потребовались. Хозяйка выставила на стол горшок из печи с едой, видно припасенной на утро. Теперь, в свете мерцающего светильника, заправленного каким-то жиром, можно было рассмотреть ее чуть лучше. Плотного сложения, но еще стройная, с длинными волосами, заплетенными в одну косу сзади — замужем она не была, не девочка, но еще молодая, ей не было и тридцати, а может и двадцати пяти, с большими грустными глазами, она поминутно смотрела на гостя, как будто желая что-то сказать, но не говорила, а лишь вновь опускала глаза. Корджер тронул ее за руку:

— Как же тебя звать, красавица? Меня можешь звать Корджер. Так меня называют те, кому я верю.

Серые, почти черные в полутьме глаза испытующе посмотрели на него, и женщина тихо ответила:

— Дейдра, я.

— А чего так боишься? Много лихого народу что ли?

Женщина грустно взглянула на гостя, потом опустила глаза и ответила:

— И это тоже. Я одна ведь, защитить некому. Что не дам, силой возьмут. Я уж и еду наготове держу, чтоб хоть дом не ломали. А все равно не помогает. А местные и того хуже, ведьмой считают. Как только не сожгли еще…

Корджер ласково и сочувственно взглянул на нее и, улыбнувшись, спросил:

— А что, действительно ведьма?

— Какое там… Мать паре фокусов научила… А ее — бабка. Бабку-то все боялись, не трогали, они с дедом до самой старости спокойно дожили, а меня все просто ненавидят. За что — не знаю. Никому зла не делала, только от других терпела, наверное, за это и не любят.

Неожиданно в ее глазах вспыхнул огонек и она протянула руку к светильнику, стоящему на столе между ними. Плама вытянулось вверх, а затем отклонилось от руки, как будто под легким сквозняком. Корджер улыбнулся и тоже протянул руку к огню. Пламя раздалось вширь, и окружило себя светящейся сферой. Дейдра испуганно взглянула на гостя, а потом улыбнулась и опять устремила взгляд на огонек. Сфера раскрылась сверху начала было растворяться, но тут же ее оборванные края удлиннились и сфера распустилась в прекрасный огненный цветок. Девушка воскликнула удивленно и сияющими глазами посмотрела на гостя. А у Корджера неожиданно до боли защемило сердце… Еслы бы хоть одна дама при дворе была способна на такой взгляд… И чтобы скрыть неожиданную грусть, он сказал:

— Ладно, хватит, а то так ненароком и избу подожжем…

Сиянеие огня притухло, но не в женских глазах, где уже не было страха.

— Куда ты идешь? Надолго ли в наши края?

— Никуда, — коротко ответил он, и тут же спохватившись своей грубости, пояснил, — Я иду не куда, а откуда. Оттуда, где у меня уже ничего нет и никогда не будет, туда, где может быть, когда-нибудь, у меня что-то все же будет…

— И где же это, господин? — спросила она, впервые показав, что заметила и стать коня, и боевые доспехи, и оттделанное золотом оружие.

— Не знаю, там, где я найду это что-то…

Долгий женский взгляд принес теплоту жалости и сочувствия. На этот раз уже она протянула руку к нему, и робко прикоснулась к его руке. Сияние ушло, освободив место для тепла, которое волной окутало гостя и несло надежду… Неожиданно Корджер почувствовал как стосковался этот дом и все в нем по мужским рукам… и как он сам стосковался по женским…

— Все-таки, ты — ведьма, — улыбнулся он.

— Тебе ли этого бояться, господин? — мягко ответила она, смотря ему в глаза.

— Ладно, Дейдра, засиделись мы, спать вроде уж пора, — закруглил разговор гость, и взял плащ, чтоб расстелить его на лавке.

Женщина поднялась, приоткрыла занавесь позле печи, и сказала:

— Ночью будет холодно. Замерзнешь на лавке. Я на кровати постелю.

Корджер взглянул на нее с благодарностью и спросил:

— Спасибо, но ты-то где спать будешь?

И встретил ее взгляд. Дейдра грустно, ласково и нежно смотрела на него как на большого-большого ребенка.