Дар полночного святого
Шрифт:
– Возможно, буду сопротивляться и звать милицию. Рискни.
– Аня изумленно покачала головой - уж никак не ожидала от этого женолюба и соблазнителя такой неуместной деликатности.
– Может, все же попробуешь, Карлос?
Резко затормозив, "порше" врезался носом в сугроб. Преодолевая сопротивление ремней, они потянулись друг к другу.
– Поедем ко мне.
– Переведя дух после затянувшегося поцелуя решил Карлос. Не предложил, а констатировал неизбежный факт.
15
Оставив машину
– Извольте, синьорита.
Войдя в пахнущую кошками и гнилью полутьму, Аня задрала голову высоко вверх уходила каменная винтовая лестница, образуя посередине колодец. Кое-где на площадках горели мутные лампочки, не давая сомкнуться наступавшему со всех сторон мраку.
– Это черный ход. Раньше прислуга выносила по этой лестнице помои. Иди вперед.
– Карлос пропустил Аню.
– А дамы из общества выталкивали сюда застигнутых врасплох любовников. Вероятно, офицеров.
– И артистов. Светские красавицы обожали богему. Напрягись, козочка, наша остановка последняя - чердак.
За восьмым этажом каменная лестница кончалась - вверх к узенькой площадке вели металлические ступени. Карлос достал зажигалку и загремел ключами. В низкой, обитой драным дерматином двери оказалось множество запоров. Наконец, он махнул Ане: - Заходи!
– И щелкнул выключателем.
Запах масляной краски, узкая, с лампочкой на голом шнуре, комната без окон. Немыслимо грязная газовая плита, какие-то полки с кастрюлями и посудой, штабеля пустых бутылок на полу.
– Не задерживайся на кухне. Для ужина слишком поздно. Прошу... Карлос распахнул дверь.
– Что это?!
– Аня застыла на пороге.
– Никогда не была в мастерских? Ну, ты даешь! Весь столичный андерграунд прорастал в подвалах и на чердаках.
– Похоже на корабль!
– На королевскую яхту. Прежний владелец апартаментов - он давно уже в Америке - сделал все эти балки, перекрытия, деревянную обшивку и даже печку - притащил изразцы из старого дома, предназначенного на снос. В заброшенных домах подобрана так же меблировка, детали интерьера и вон тот витраж.
– От двери старой парикмахерской! Какие чудесные головки! Особенно привлекателен господин с бакенбардами.
– Здесь, конечно, здорово работать. Смотри - спящие дома внизу, эти дворы, крыши... Можно часами разглядывать.
– Обняв Аню за плечи, Карлос подвел её к большому - от пола до потолка - окну.
– Хочется рисовать все это... Ага! Я права, - оглядевшись, Аня заметила среди стоящих вдоль стены картин на подрамниках синее полотно. Квадратный дворик, вымощенный булыжником, виден сверху, замкнутый в кольцо безглазых, темнооконных домов. Лишь в одном из них горит свет, притягивая взгляд. Но ничего, кроме света в окне нет - пустой желтый квадрат.
– Ерунда!
–
– Я иногда балуюсь красками, но никогда не сделаю ничего стоящего. Как в музыке или танце. Человек с множеством мелкокалиберных дарований.
– Но ведь это просто здорово!
– Обойдя мольберт, Аня остановилась перед большим, почти завершенным полотном.
– Похоже на портрет Иды Рубинштейн, сделанный Серовым.
– Просто потому что сидящий мужчина изображен с голой спиной и явно танцовщик. Хоть и без перстней на ногах.
– Усмехнулся Карлос, легонько отталкивая Аню от картины.
– Автопортрет?
– Что?
– Карлос засмеялся.
– Вилли рисовал Нижинского в роли Фавна. Я только позировал. Вилли - хороший художник. У него много заказчиков, особенно в Европе. Этот Нижинский - для частной галереи в Париже. Вилли Гордон - не слышала?
– Англичанин?
– Российский еврей с прибалтийскими кровями.
– Мастерская его?
– Не совсем... Садись-ка вот сюда. Я сейчас вернусь...
Аня послушно опустилась в очень низкое, покрытое цветным полосатым ковриком кресло.
Чужая комната, высокий, скошенный потолок с темными деревянными балками, на балках - обломки скульптур, старая медная посуда, велосипедные колеса, обвешанные радужно переливающейся металлической стружкой, граммофон с раструбом, чудесная печка в потрескавшихся изразцах, изображавших наивно-лубочные пейзажи. Горка колотых чурок на жестяном фартуке перед распахнутой дверцей и огромный, толстый, когда-то очень шикарный, а ныне нещадно вытоптанный и вылинявший ковер. Зазвучала музыка - что-то электронно-космическое.
– Это "техно". Вил пишет под неё фантазии на темы Босха... Послышался голос Карлоса.
– А нам, пожалуй, лучше послушать это, правда? Медленно зазвучал барабанчик равелевского "Болеро".
Он появился с подносом и поставил его на столик за спиной Ани.
– Погоди, не смотри, следи только за моими руками. Раз!
– Чиркнула спичка, в печке вспыхнул огонь.
– Не буду закрывать дверцу, люблю смотреть, как танцует пламя... Два!
– погас ряд ярких лампочек, освещавших центр мастерской.
– Три!
Карлос сдернул лиловую косынку - на чеканном круглом подносе оказалась бутылка вермута, два бокала и апельсин.
– Еще есть сыр и коробка шпрот. Но к лиловому они не идут. Скажешь, когда захочешь.
– А что я ещё должна сказать?
Он сел на ковер у её ног. Достав перочинный нож, вонзил его в апельсин.
– Скажи, что волновалась, пока я был в парикмахерской. А я скажу, что сделал это ради тебя.
– Тогда ты скажешь, что догадалась, и поэтому назвала меня Карлосом... А я признаюсь, что... Тсс... Молчок.
– Палец прижался к её губам.
– Выпьем за диалог без слов.