Дар полночного святого
Шрифт:
– Фил? А разве... Разве Ларсена сегодня не будет?
– Ты что, не в курсе? Да он отгул взял. На три дня. Пушкарь сообщил нам, что господин Ларсен отбыл в творческую командировку за рубеж. В Таллинский мюзик-холл... А тебе что сказал?
– Заинтересовалась Лида, удивленная растерянностью Ани.
– Мне?!
– Аня приподнялась и снова опустилась в кресле.
– Я неважно себя чувствую. Честно...
Программу она отработала кое-как. К ночи поднялась высокая температура. Аня металась в жару, впадая временами в тяжелый сон.
И снилось одно: она спит на своем диване, неслышно входит Карлос, берет стул, ставит его возле дивана и тихо сидит, глядя на спящую. Час,
– Давно пришел?
– Нет. Не хотел будить. Вера Владимировна ушла в гости. Велела напоить тебя чаем. У меня уже все готово. Вносить?
– Постой...
– Включив лампу на тумбочке, Аня сжала виски.
– Не пойму, - ты настоящий? Мне здесь всякая бредятина мерещилась... Например, что ты уехал в Таллин...
– Аня вопросительно посмотрела на Карлоса, он поймал и сжал её руки в своих ладонях.
– Я здесь. Это хорошо. А все остальное плохо.
– Он достал из кармана джинсового пиджака плейер и протянул Ане.
– Помнишь, ты застала меня в гримерке - я что-то бормотал и засуетился как воришка? Это моя исповедь - я не пишу дневник, а беседую с магнитофоном. Запись легко уничтожить. Три дня назад я разделался со всем своим архивом. Осталась вот эта кассета, она торчала в плейере. Здесь совсем немного. Послушай, - я принесу тебе ужин.
"... Если б знать, если б быть сильнее...
– голос Карлоса на пленке казался чужим.
– Я смотрел на неё и чувствовал всеми своими потрохами, как возвращаюсь к себе. Прощай, Ларсик, - Карлос плюет в твою мерзкую, свиную харю...
... Кто говорит сейчас? Кто?
– Ты - недоумок, вконец раздрызганный, загнанный в тупик тип? Ты сладострастно засматриваешься на булыжник в дворовом колодце и думаешь - как просто все кончить... Она спит. В мастерской чахлый зимний рассвет. Год кончается. Кончается мой год... Я встал перед листом бумаги и мои руки сами взялись изображать ЕГО - дьявола, погибель. Черным углем, коряво, убийственно... А потом, появились цветные мелки, его наглая, манящая нагота начала оживать. Я не хотел этого... Но он оживал, он смотрел на меня, звал... Я уничтожил его. Кисть, пропитанная алой тушью. Я утопил его в крови... Кончено... Свободен... Свободен?
... Люблю её. Да, - люблю. Хочу. Хочу принадлежать ей. Хочу растворить её в себе. Присвоить. Хочу кормить, одевать, укутывать, видеть её радость, её жаждущее тело, слышать смех, крики. Хочу солнечный дом и лохматого пса. А она, - пусть ходит переваливаясь, поглаживая живот с нашим ребенком... Пусть, пусть, пусть... Кого молить помочь нам? Молю тебя - не оставляй меня, девочка...
... Кончено? Кончено. Пора ставить точку, пора утереть сопли. И признайся себе честно - ты дерьмо, Ларсик. Наслаждайся своей дерьмовой жизнью. И оставь её в покое... Гуд бай, Энн... Забудь, забудь, забудь все... Прости."
Аня выключила магнитофон. В дверях появился Карлос с чайником и подносом.
– Уйти сразу или будешь бить?
– Уходи.
– Она бросила на тумбочку плейер.
– Гуд бай, Ларсик.
– Ты поняла?..
– Гуд бай, в пределах моего знания английского. Я училась в спецшколе. Попрощался - уходи.
– И нет никаких вопросов?
– Мама говорит: понять, значит простить. Я поняла, что не нужна тебе. Это главное. А кто мой соперник - волнующая эстонка, ЦРУ или сам дьявол не имеет значения. Он победил. Не верю, что смогу когда-нибудь полюбить кого-то сильнее... Очевидно, этого мало. Ты не виноват.
Карлос закрыл глаза и стиснул зубы. На скулах выступили желваки.
–
– Ты схватился за меня, надеялся - берег. Оказалось, соломинка. Мы оба слабаки, Карлито.
Он упал на колени возле дивана и спрятал лицо в её протянутых ладонях. Склонившись, Аня прижала лохматую голову к своей груди и поняла, что плачет - в черные волосы Карлоса падали частые-частые, крупные-крупные слезы.
– Выслушай меня. Тебе будет противно, гадко - не выгоняй. Мне необходимо объяснить.
Я был поздним вымоленным ребенком. Хилым, капризным, упрямым. Понимаешь, - я многого боялся, - темноты, насекомых, старших ребят и даже отца. Но при этом был странно, болезненно честолюбив. Везде и во всем я должен был стать лучшим, а свои страхи сумел возненавидеть. Даже отца. Всю свою жизнь я знал, что должен поступать наоборот: не зажигать свет в пустом доме, засовывать под рубашку мерзких пауков, стать музыкантом, развратником, бабником... Ведь я был нежен, ох, как отвратительно нежен я был! Мама любовалась моими локонами, а мои толстые детские губы так и лезли целоваться - с едва знакомыми улыбавшимися мне тетями, смазливыми детьми, собаками. Взрослея, я старался стать циничным и жестким... Хорошо, что тексты моих "баллад" были на английском, а голос слаб. Чего там только не было!.. Крутая блевотина вконец опустившегося типа - наркота, свальный секс, заигрывания с адом и смертью... Юношеские, в общем-то, шалости, желание быть дерьмее дерьма. Но именно тогда мне растолковали понятие "бисексуал". На практике. Практика меня увлекла меньше, но собственная смелость восхищала. Вокруг меня крутились очаровашки-девочки - с ними все было просто, тошнотворно просто. Я чувствовал: должно, ну, обязательно должно быть в этом мире что-то ещё - могучее, захватывающее, нежное... Очевидно, очень глубоко в моем угнетенном, трансформированном Я теплилась идея любви. Литературной, дантовой, пушкинской... "Любовь, что движет солнце и светила..." Но в реальности её не существовало. Фикция, иллюзия, миражи... Знаешь, что-то такое было в тебе - шестнадцатилетней невинной девчонке. Я не понял что именно привлекало меня, но потянулся... Эх... конечно, тогда я блуждал во мраке на ощупь. Я не был готов изменить себя.
– Да и я мечтала о другом... Мне нужен был Денис... Мы оба искали не там.
– Он нужен был тебе даже тогда, когда стал мужем Алины. Помнишь свадьбу? Что за чудесные дни пережили мои предки - блудный сын вернулся! Произошел разговор с отцом, трудный, долгий - до утра. Я пожалел его, мне захотелось стать другим. Это было похоже на новую роль - университет, солидные шмотки, "Жигули". Естественно, я стал звездой курса - отличник, спортсмен, шансонье... Карьера, перспектива, наследство, семья, дом... Все это уже мерещилось в розовом свете будущего...
Вилли делал портрет моей подружки, дочки голландского посла. В той самой мастерской... Там все и произошло. Но позже, много позже. Помнишь фильм "Кабаре" с Лайзой Минелли и Хельмутом Бергером?
– Любовь втроем?!
– Аня распахнула глаза, сообразив наконец, кто такой Вилли.
– Это ты его замазал красной тушью?
– Я все время хотел сбежать. С самого начала, даже не зная, почему. Ведь все было хорошо. Вилли стал моим демоном-искусителем... О, это незаурядный человек! Интеллект, воля, талант - и все брызжущее, недюженное, завораживающее... как он умел делать сюрпризы, каким непредсказуемым, широким, щедрым жестом!.. Однажды я понял, что такое настоящая любовь, ревность, тоска. Но я любил мужчину...