Дар психотерапии
Шрифт:
Третьему пациенту, который начинал терапию с потерей памяти о событиях первых десяти лет жизни и с отсутствием какого-либо любопытства о своем прошлом, приснился сон о том, как он гулял вдоль побережья Тихого океана и обнаружил реку, текущую в обратном направлении, от океана. Он пошел вдоль реки и вскоре нашел своего мертвого отца, жалкого бездомного человека, стоящего перед входом в пещеру. Немного дальше он увидел своего деда в такой же ситуации. Пациента преследовал страх смерти, и образы сна в виде реки, текущей вспять, свидетельствовали о его попытке разорвать неизбежный бег времени — пойти назад сквозь время и найти своих мертвых отца и деда все еще живущими. Он очень стыдился своей слабости и провала своей семьи,
У другого пациента был жуткий кошмар:
«Я гулял вместе с дочерью, и внезапно она начала погружаться. Она исчезала в зыбких песках. Я поспешил открыть мой рюкзак, чтобы вынуть камеру, но никак не мог расстегнуть «молнию». И моя дочка исчезла, погрузившись целиком. Слишком поздно. Я не мог спасти ее».
Второй сон той же ночью:
«Моя семья вместе со мной была захвачена в доме неким стариком, убившим много людей. Мы закрыли тяжелые ворота, а затем я пошел поговорить с убийцей, у которого было удивительно знакомое лицо и который был одет как член королевской семьи. Я сказал: «Я не хочу обижать вас, но в данных обстоятельствах вы должны уважать наше нежелание впускать вас внутрь».
Пациент посещал терапевтическую группу, и незадолго до этих сновидений был атакован несколькими членами, которые сказали ему, что он ведет себя как камера, снимающая группу, наблюдатель, не принимающий личного участия и не приносящий свои чувства в группу. Между прочим, очень часто следующий сон той же самой ночи выражает ту же самую проблему, но языком других образов. (Фрейд называл подобные сны парными.) В нашей терапевтической работе мы приступили, как и во всех других примерах, к скрупулезной работе над теми частями сна, которые соответствовали текущему этапу терапии — на этом примере, недостаток вовлеченности и ограничивающий аффект, — и не стали пытаться разобрать сон во всей его полноте.
Глава 80. Овладевайте некоторыми навигационными приемами работы со снами
Существует множество хорошо испытанных вспомогательных средств работы со снами. Во-первых, убедитесь в том, что они вас действительно интересуют. Я считаю обязательным спросить о снах на первом же сеансе (часто в контексте изучения паттернов сна). В особенности я интересуюсь повторяющимися снами, кошмарами или другими яркими снами. Сны, случающиеся в предыдущие ночи или несколько предыдущих ночей, обычно несут больше плодотворных ассоциаций, нежели давние.
В конце первого сеанса, когда я готовлю пациента к терапии (см. главу 27), я делаю несколько замечаний о значении снов. Если пациент говорит, что не видит снов или не помнит их, то я даю стандартный совет: «Держите блокнот рядом с кроватью. Утром или ночью набросайте любую часть сна, которую помните. Утром вспомните сон перед тем, как открыть глаза. Не обращайте внимания на предательский внутренний голос, говорящий, чтобы вы не беспокоились о том, чтобы записать сон, потому что он столь ярок, что вы ни за что не забудете его». При таком беспрестанном побуждении в конце концов (иногда месяцы спустя) даже самые непокорные пациенты начнут вспоминать сны.
Хотя обычно я не веду записей во время сеанса (кроме нескольких начальных встреч), я всегда фиксирую описания снов — часто они очень сложные и включают небольшие, но очень содержательные детали. Кроме того, важные сны могут возникать в обсуждении снова и снова в ходе терапевтического курса, и потому очень полезно иметь о них подробные записи. (Некоторые терапевты считают обязательным просить пациента рассказать сон во второй раз, потому что расхождения между двумя описаниями могут дать знать о ключевых моментах во сне.) Я нахожу, что просьба повторить сон в настоящем времени часто оживляет его и погружает пациента обратно в сон.
Обычно мой первый вопрос посвящен эмоциям, связанным со сном. «Какие чувства вы испытываете в различных фрагментах сна? Каков эмоциональный центр сна?» Затем я прошу пациентов выбрать части сна и свободно ассоциировать с его содержанием. Или я сам могу выбрать многообещающие части сна, чтобы они поразмыслили над ними. «Просто в течение пары минут, — говорю я им, — подумайте о… (некоторой части сна) и позвольте своему разуму свободно парить. Думайте вслух. Говорите все, что приходит вам в голову. Никакой цензуры. Не пренебрегайте мыслями, которые кажутся глупыми или неуместными».
И, конечно, я спрашиваю о релевантных событиях дня, предшествующего сну (о «дневном осадке»). Я всегда находил очень полезной формулировку Фрейда — сон заимствует стандартные блоки из дневного осадка, но для того, чтобы образы стали достаточны для включения в сон, они должны быть усилены старыми выразительными эмоционально окрашенными тревогами.
Порой очень полезно бывает рассмотреть все фигуры сна как аспекты сновидца. Гештальт-терапевт Фриц Перлз, использующий ряд сильных техник в работе со снами, считал, что все во сне демонстрирует некий аспект сновидца, и просил сновидца говорить от лица каждого объекта во сне. Я помню, как лично наблюдал эффективную работу Перлза с человеком, которому приснилось, что его машина не заводится из-за не работающей свечи зажигания. Он попросил сновидца играть разные роли: машины, свечи зажигания, пассажиров — и озвучить каждого из них. Эта интервенция пролила свет на его промедление и ущербное противодействие; по его собственному определению, он не хотел пойти дальше в жизни, и Перлз помог ему изучить другие непройденные тропы и другие незамеченные жизненные возможности.
Глава 81. Узнайте о жизни пациента из его снов
Другое ценное использование снов не имеет ничего общего с бессознательным или с распутыванием искаженного сна или обнаружением его смысла. Сон — удивительно богатый гобелен, сотканный из самых значительных воспоминаний о прошлом. Простой отбор этих воспоминаний часто может стать ценным подспорьем. Рассмотрим такой сон:
«Я лежу в больничной палате. Сестра завозит коляску, покрытую старыми газетами, и ребенка с пунцовым лицом. «Чей это ребенок» — спрашиваю я. «Никому не нужен», — говорит она. Я поднимаю его, и содержимое его пеленки выливается на меня. Я кричу: «Мне он не нужен, мне он не нужен».
Ассоциации пациентки с двумя эмоционально окрашенными моментами этого сна: пунцовый младенец и ее крик «мне он не нужен» — видятся мне очень богатыми и глубоко информативными. Она размышляла о пунцовых детях, а затем подумала о желто-синих детях. Пунцовый ребенок заставил ее задуматься об аборте, который у нее был, когда она была еще в подростковом возрасте, и о той ярости родителей, когда те отказались разговаривать с ней и лишь настояли на том, чтобы она нашла работу после школы и держалась подальше от неприятностей. Затем она подумала о девочке, которую знала в четвертом классе. Она была голубым, то есть грустным ребенком, и в прошлом перенесла операцию на сердце, а затем исчезла, больше не вернувшись в школу. Наверное, она умерла, но, так как учителя пациентки никогда не упоминали о ней, она в течение долгих лет содрогалась от мысли о смерти как о внезапной случайности, уничтожающей без следа. «Голубой» также означал депрессию и заставлял вспоминать о ее хронически подавленных младших братьях. Она никогда не хотела иметь братьев и отказывалась разделить с ними комнату. И затем она подумала о «желтом ребенке» и острой форме гепатита, которым она заболела, когда ей было двенадцать, и как она чувствовала себя брошенной всеми друзьями все время, проведенное в больнице. Желтый ребенок напомнил ей о рождении ее сына и о том, как она была испугана, когда он после рождении заболел желтухой.