Дар Змеи
Шрифт:
Неделя прошла, и мы с мамой пошли к Ирене-Кузнечихе спросить, нельзя ли нам еще остаться и сколько это будет стоить.
Ирена развешивала за кузницей выстиранное белье, чтобы высушить его на полуденном солнце.
— Остаться? — спросила она, зажимая прищепкой уголок простыни. — На сколько времени?
— Не знаю, — ответила мама. — Может, на зиму, а может, еще дольше.
Полосатый котенок-подросток подкрался к корзине с бельем. Головокружительный прыжок, и он бросается на рукав рубашки, соблазнительно свисавшей с края корзины. Ирена столкнула котенка
— Зайдем ненадолго в дом! — пригласила она. — Заварю вам чая с шиповником.
Мы пошли за ней. Дом был основательный, сложенный из обожженных кирпичей. Кузнец наверняка был человек зажиточный. И, само собой, у Ирены был не открытый очаг, а прекрасная железная плита. Она раздула уголья, подложила поленьев в огонь и поставила котелок.
— Почему вы хотите поселиться в Глинистом? — спросила она, по-прежнему стоя к нам спиной.
— Мы чувствуем себя здесь как дома, — тихо сказала мама.
— А откуда вы?
— С Прибрежья.
Матушка не назвала Березки, наше прежнее селение, ни Дунарк, о котором Ирена наверняка слышала.
Некоторое время стояла тишина. Вода в котелке начала закипать. Я, сидя на кухонной скамье Ирены, чувствовал себя подавленным и угнетенным, будто нищий, который явился просить милостыню. А быть может, я и был им. Ведь рядом с ухоженным, зажиточным хозяйством мастера кузнеца мы были всего-навсего гурьбой обнищавших бесприютных. И тех жалких денег, которые у нас остались, хватит ненадолго, если Ирена запросит больше, чем несколько марок. Никогда прежде я не чувствовал себя бедняком, даже когда мы явились в Баур-Кенси и у нас вообще ничего не было. Беден ты лишь тогда, когда тебе в самом деле что-то необходимо: пища или кров над головой, или дрова, и ты не знаешь, сможешь ли их купить.
Ирена медленно обернулась.
— Ты никогда никому не смотришь в глаза, — молвила она, обращаясь к моей матери. — Почему?
Матушка довольно долго молчала. Затем, сунув руку за отворот блузы, вытащила знак Пробуждающей Совесть.
— Поэтому, — ответила она.
Ирена кивнула:
— Так я и думала. Станешь и здесь пробуждать совесть?
— Нет! Я сведуща в целебных растениях, в травах да мазях, могу пользовать хворых. Этим я и буду заниматься. И прошу тебя никому о моих силах Пробуждающей Совесть не говорить.
Черты лица Ирены смягчились.
— Слышала я, как Драконий князь на Пробуждающих Совесть в Прибрежье ополчается, — благожелательно произнесла она. — Но мы здесь не такие!
— Во всяком случае, прошу тебя помалкивать!
— Кое-кому придется сказать, — предупредила Ирена. — Да и, пожалуй, долго это скрывать тебе будет нелегко!
— Мне не хочется только, чтоб молва об этом пошла по всей округе, — предупредила мама.
— Ладно, — ответила Ирена. — Понятно.
Сняв котелок с плиты, она налила чай в три высокие коричневые глиняные кружки.
— Добро пожаловать в Глинистое! — сказала она и поставила кружки перед нами. — Травница нам всегда пригодится.
— Ну а как с деньгами? — спросила матушка. — Я ведь должна знать, хватит ли у нас средств…
— С деньгами? Их я уже получила. Разве я не сказала, что вы можете оставаться столько времени, сколько вам понадобится? — Она улыбнулась и погладила себя по животу. — А коли ты будешь здесь и поможешь, когда этому буяну придет время появиться на свет, то я уже нынче заключила выгодную сделку!
Мы не многое сказали друг другу — мама и я, — когда шли домой лесом. Домой! Как чудесно, что было место, которое так называлось. И вместе с тем у меня оставалось какое-то судорожное ощущение в животе, ведь слово это было также и опасным. Когда начинаешь думать, что это — твой дом, начинаешь что-то чувствовать к нему. И чем радостнее жить там, тем хуже, если… Нет! Не желаю нынче думать о ядовитом змее. Хочу радоваться.
Тропка, что вела к хижине Ирены — к нашей хижине, — была всего-навсего узкой стежкой. У чужака не нашлось бы причины идти по ней. Хижина была совсем не видна, покуда не подойдешь к ней вплотную. Казалось, будто бор сомкнулся вокруг нее и сторожит хижину от людских глаз.
Лайка затявкала, потом восторженно завыла и встретила нас, виляя хвостом Затем, несколько раз настороженно обнюхав нас, попыталась сунуть мордочку в корзинку, что несла мама. Роза, сидя в траве перед хижиной, что-то вырезала — похоже, прищепки для белья, но при виде нас вскочила на ноги.
— Что она сказала?! — воскликнула Роза. — Мы можем остаться?
Матушка улыбнулась.
— Теперь уж придется… — ответила она. — Потому что нынче нам подарили кошку. Лайке придется некоторое время побыть на воле.
Когда нижняя половина двустворчатой двери была закрыта, а Лайка осталась по другую ее сторону, матушка приподняла крышку корзинки. И оттуда резво выскочил полосатый котенок, подаренный нам Иреной.
— Вот так, — молвила мама. — Вот так, придется бездомным мышкам всерьез поискать себе другое место.
— Как-то жаль, — сказала Роза. — Несмотря на все, они были здесь раньше нас.
Бобы и буквы
Мы сеяли бобы. Больше у нас ничего бы не поспело к осени — так поздно мы сеяли в нынешнем году. Подготовить землю к посеву можно было лишь тяжким трудом. Когда-то за хижиной был сад, но лесу целых два года позволили бесчинствовать, и он этим воспользовался.
Мы одолжили у кузнеца вилы, а лопата у нас была. Во всяком случае, она у нас была, пока Нико не потерял ее.
— Не понимаю, — сказал он, растерянно оглядываясь. — Она была здесь совсем недавно!
Я вообще этого не понимал. Как можно потерять лопату? Она ведь была большая. Не перстень же с пальца он уронил. Мы искали, искали…
— Подумай! — советовал я Нико. — Где ты видел ее в последний раз?
— Ох! — неуверенно вздохнул Нико. — Думаю, там…