Дар
Шрифт:
— Извини, пап, я все еще немного… не в себе, понимаешь? — папа кивает и кладет в рот последний кусок. — Ты можешь кое-что для меня сделать?
— Что тебе нужно? — он подходит к стоящей поодаль маленькой урне и выбрасывает пустой пакет туда.
— Ты можешь взять меня за руку?
— Да, конечно. — Папа садится рядом со мной и берет меня за руку. Он поглаживает мою ладонь большим пальцем, и … ничего не происходит.
Я кошусь на его руку, чтобы удостовериться, что он действительно меня трогает. Так и есть, но у меня нет никаких галлюцинаций, никаких картин в голове… ничего.
— Все хорошо? — спрашивает он обеспокоенно.
— Да, все отлично. Мне просто больно. — И я просто выбита из колеи.
— А вот и моя девочка.
Мама открывает дверь и входит в палату. У нее под глазами все еще темные круги, но она выглядит больше похожей на себя, чем прошлой ночью. Она наклоняется и целует меня в щеку, потом целует папу.
Никаких галлюцинаций.
— Я только что видела доктора Смита, и он сказал, что через несколько минут к тебе заглянет.
— Доктор Смит, который приходил? — я перевожу взгляд с мамы на папу.
— Доктор, который тебя оперировал.
— Ладно.
Это раздражает, но мне больше нечего сказать. Но, по крайней мере, он придет и расскажет маме и папе то, что рассказывал мне, и может, все это обретет смысл. Может, лекарства, которые они мне давали, имеют какие-то побочные эффекты, и у меня они вызвали галлюцинации.
Маме удалили гланды пару лет назад, и ей пришлось принимать сильные обезболивающие в первые дни после операции. Мама сказала, они были такие сильные, что ей начали мерещиться всякие вещи. Так что наверняка меня накачали обезболивающими — вот, почему у меня галлюцинации.
Да, так и есть.
Мама начинает нам о чем-то рассказывать, когда открывается дверь, и в палату входят мужчина и молоденькая медсестра.
— Привет, Алекса. Я делал тебе операцию вчера. Как ты себя чувствуешь?
Какого черта тут творится? Я оглядываю родителей, потом врача и медсестру и чешу голову.
— Кто вы?
— Я доктор Смит, а это — одна из медсестер, которая помогала мне, Кейти.
— Привет, — говорит она ласково и делает шаг вперед.
— Вы не доктор Смит, — говорю я, пытаясь устроиться поудобнее. Резкая боль в боку не позволяет мне особенно шевелиться.
— Это доктор Смит, — говорит мама, подходя к моей кровати.
— Да, он делал операцию, — добавляет папа.
Я свожу брови и приглядываюсь, отмечая очевидные различия между этим доктором Смитом и тем, что приходил ко мне около получаса назад.
— Здесь работают два доктора Смита?
— Еще два работают в больнице, да. Но на этой неделе их смен нет. — Доктор Смит делает шаг вперед, он выглядит обеспокоенным. — Все нормально, Алекса? Ты побледнела.
Он кладет руку мне на лоб, и я переношусь из палаты в кладовую. Доктор Смит и его милая медсестра «наслаждаются» обществом друг друга. Он страстно ее целует, его руки — на ее груди. Он рычит, она стонет.
— О Боже, — говорю я себе и пытаюсь отвернуться от зрелища их тайного свидания в кладовке.
Пикантная сцена исчезает, когда доктор Смит убирает руку. Слава Богу. Я снова в палате, где доктор стоит рядом с моей кроватью.
У меня начинают дрожать руки, а ладони потеют. Я гляжу на доктора и его медсестру.
— Мог другой доктор Смит прийти ко мне утром? — спрашиваю я, пытаясь говорить спокойно, чтобы себя не выдать.
— Сомневаюсь, их обоих нет в городе. — Доктор Смит хмурится. — Что такое, Алекса?
Все в комнате смотрят на меня. Доктор выглядит обеспокоенным, а на лице молчащей до этого медсестры написаны все ее мысли.
Она думает, я схожу с ума. Может, так и есть.
— Ты разве не говорила, что доктор уже приходил, и что он собирался вернуться, чтобы поговорить с нами? — спрашивает папа, скрещивая руки на своей вздымающейся груди.
— Да, но тогда приходил не этот доктор, — я указываю пальцем на врача. — Это был кто-то еще. Клянусь, он сказал, его зовут доктор Смит.
Я провожу рукой по волосам, и боль в боку тут же напоминает о себе. Я охаю от неприятного ощущения.
— Ты уверена, что он так сказал? — снова спрашивает доктор Смит.
Не уверена. Учитывая все это дерьмо в голове, я уже не уверена, настоящее это было или все мне привиделось.
— Может, мне приснилось. — Это для меня самый безопасный выход. Если я буду настаивать, что все это — правда, они решат, что у меня не в порядке с головой.
— Ладно, тогда посмотрим на плод моих трудов, — с гордостью говорит доктор.
Я морщусь, потому как знаю, что он сейчас дотронется до меня, но к счастью, доктор берет из автомата в комнате перчатки и надевает их.
Я лежу и позволяю ему осматривать, ощупывать и надавливать. Я не прислушиваюсь к тому, о чем они говорят. Я слышу слова «реабилитация», «антибиотики» и «операция», но не воспринимаю их.
Вместо этого я проигрываю у себя в голове свой сон. Он кажется таким реальным. В голове словно видеоплеер: я вижу, как доктор и сестра говорят со мной в палате; как они обмениваются взглядами, когда выходят.
Шорох подошв по покрытому плиткой полу заставляет меня обратить внимание на обувь медсестры, которая стоит рядом со мной. У нее на ногах черные, непримечательные и очень удобные по виду туфли. Медсестра другого доктора Смита носила туфли на каблуках. Как они не заметили их, если они были здесь?
Голова болит. Сердце разрывается, я хочу рассказать им о том, что вижу. Но может, мне все приснилось. Все было таким ярким, реалистичным. Что происходит у меня в голове?
Я раздосадована. Я боюсь об этом рассказывать, но сойду с ума, если не расскажу кому-нибудь.