Дара. Анонимный викторианский роман
Шрифт:
Наша свадьба, как и похороны доктора, была весьма скромной. Несколько уборщиков, да две-три женщины из тех, что украшают церкви свежими цветами, — вот все, кто присутствовал на церемонии.
Дара была одета в простое белое платье, корсаж которого был украшен незатейливой вышивкой, и произвела хорошее впечатление на дам, ставших нечаянными свидетелями нашей свадьбы. Ее бледное, прекрасное лицо, обрамленное роскошными каштановыми волосами, было кротко обращено к преподобному отцу Холлоуэю, за которым мы торжественно повторяли брачные обеты. Ее глаза были печальны, но, когда она
Вечером мы отпраздновали нашу свадьбу, устроив настоящий пир: вирджинская ветчина, индюшачьи ножки со специями и рубленый цыпленок в сметанном соусе. Все это сопровождалось бесконечным количеством вафель, поданных с кленовым сиропом в серебряных кувшинчиках, и большим блюдом слоеных пирожков с клубникой.
После ужина мы отправились на бал в Театральный парк, где почти до полуночи танцевали вальсы и кадрили, и вернулись домой глубокой ночью, чувствуя приятную усталость и испытывая одно желание — спать.
В субботу вечером мы отправились прогуляться по Южной улице в гавань. Мы с любопытством рассматривали пришвартовавшиеся там океанские суда. Их высокие мачты и такелаж вздымались над палубами, а огромные бушприты угрожающе нависали над нашими головами. Узкие грязные улочки, примыкавшие к порту, представляли собой не слишком приятное зрелище. В основном они были застроены маленькими лавочками и мастерскими, в которых работали лишь изможденные, морщинистые женщины, оборванные дети, да густобородые евреи, которые портняжили и починяли обувь. Многие эмигранты осели здесь, и жизнь, которую они теперь вели, была совсем не похожа на то, что рисовалось им в мечтах. Мы повернули обратно к дому и по дороге заглянули на заселенную выходцами из Италии Малберри-стрит, полюбоваться многоцветьем нарядных магазинчиков.
Мы прошлись по городу, я показал Даре несколько занятных мест, заметив при этом, что у жителей этого города и в самом деле есть некоторые основания для постоянных утверждений, что у них великий город и что только здесь и можно нормально жить.
— Может он и великий, — откликнулась Дара, — но все-таки не такой большой, как Лондон.
— Это правда, — согласился я, — но знаешь ли ты, что это в самом деле королевский город?
— Королевский? — удивленно переспросила Дара. — С чего ты взял?
— Все очень просто, — сказал я. — Этот город был назван в честь моего тезки герцога Йоркского, который впоследствии стал последним королем династии Стюартов. Если только можно верить всему, что понаписано в книгах по истории, он был пренеприятным типом, этот герцог. Как и многие монархи до и после него, он без колебаний пользовался своим правом короля переспать с любой придворной дамой, которая займет его воображение. Когда его жена умерла, он из всех женщин королевской крови, которые могли подойти ему в жены, выбрал четырнадцатилетнюю Марию Беатриче, итальянскую принцессу, которая как раз собиралась принять монашеское послушание.
— И она была согласна выйти за него? — взволнованно спросила Дара.
— Конечно
— Какой ужас! — воскликнула Дара. — Бедняжка… Сколько же ей пришлось пережить, пока ее везли через всю Европу к этому мужчине, которого она и в глаза не видела. А сколько ему было лет?
— Уже за сорок. Он ей в отцы годился. Ему так не терпелось наложить на нее свои лапы, что, встречая судно, которое доставило ее к английскому берегу, он вбежал в воду у Доверских песков. Уже через час после того, как она впервые ступила на землю Англии, ее отвели в церковь, где епископ обвенчал ее с королем, прямо от алтаря, не дожидаясь окончания церемонии, со сладострастной улыбочкой потащившим свою девственную невесту в королевскую опочивальню.
Видимо, мой рассказ о злосчастной женитьбе Джеймса Второго на принцессе Модены произвел на Дару сильное впечатление, потому что в тот же вечер, когда мы раздевались перед сном, она вдруг испуганно взглянула на меня.
— Джеймс, а с этой четырнадцатилетней принцессой… Это все правда? Не легенда? Все так и было, как ты мне рассказывал?
— До последнего слова, — твердо ответил я. — Можешь не сомневаться. В Оксфорде история была моей основной специальностью, а династией Стюартов я особенно интересовался.
— В это трудно поверить, — сказала она. — Это так непохоже на наше время. Ведь королевская семья — воплощение почтенности и респектабельности. Никакой скандальности, никаких сомнительных положений…
— О, да! Средоточие нравственности и справедливости! А тебе известно, что отец королевы Виктории, герцог Кент, много лет прожил по эту сторону Атлантики? У него был дом в Новой Шотландии, в гавани Галлифакса, где он содержал свою любовницу — мадам де Сен-Лоран, которая родила ему пятерых незаконных детей. А когда королевская власть перешла к нему, он с большой неохотой вернулся в Англию и вступил в брак с немецкой принцессой, которая до его смерти успела родить ему единственного ребенка. Этот ребенок и есть королева Виктория. Впрочем, имей в виду, — как бы в пояснение добавил я, — что к нашей королеве я не испытываю ничего, кроме восхищения. Я уверен, что вздумай ее муж, Альберт, вести себя на манер Джеймса Второго, он бы сразу хорошенько получил по заднице ботинком ее величества.
Дара, которая до сих пор слушала меня, испуганно прикрыв рот рукой, весело хихикнула. Постепенно хихиканье переросло в приступ заразительного смеха, и она принялась хохотать и кататься по кровати. Ее так разобрало, что пришлось выбраться из постели и присесть на ночной горшок. Я хорошо понимал эту потребность — у меня самого от долгого смеха иногда возникают сложности с мочевым пузырем.
Забравшись обратно в постель, она прижалась ко мне и, поцеловав меня в шею, промурлыкала мне в ухо: