Дара. Анонимный викторианский роман
Шрифт:
Путешествие было долгим и утомительным, почти не переставая, шел дождь. В средней Атлантике наше судно попало в жестокий шторм и мы с Дарой на пять дней оказались заточены в стенах своей каюты, пока корабль пробивался сквозь ревущие водяные валы и порывы шквального ветра. Из-за этой ужасной погоды произошла досадная задержка и в Ливерпуль мы добрались только спустя двадцать пять суток.
На следующий день мы сели на поезд Ливерпуль — Лондон и еще до наступления сумерек прибыли на вокзал Сен-Панкрас. На вокзале мы взяли кэб и отправились в «Восемь колоколов» — небольшой отель по соседству с Ковент-Гарден. Мне и раньше частенько приходилось останавливаться
Мне так и не удалось опубликовать ни одной статьи, но во время своих странствий по журнальным редакциям я познакомился с Джоном Суитэпплом, удачливым театральным критиком, который лелеял мечту создать свою собственную труппу. Он уже успел написать кучу пьес, но все они были отвергнуты руководителями театров, однако это нисколько не обескуражило Суитэппла, собиравшего теперь деньги на свою постановку. Он многому меня научил. Мы довольно близко сошлись, его неунывающая жизнерадостность и чувство юмора очень помогали мне в трудные минуты. Мы с Дарой нередко проводили вечера у него дома, выслушивая его грандиозные планы: как он организует свою труппу и в один прекрасный день покорит весь Лондон своей гениальностью и самобытностью. В конце концов, Джон Суитэппл действительно добился осуществления своей мечты, но это произошло уже после того, как мы расстались.
После трех недель жизни без всякого заработка я оказался в таком отчаянном положении, что начал продавать свои носильные вещи. Это продолжалось до тех пор, пока у меня не осталась только та одежда, что была на мне. А тем временем хозяин «Восьми колоколов» уже требовал, чтобы я уплатил по счету. Наконец, наступил день, когда он пригрозил посадить меня за неуплату в долговую яму, а у меня в кармане не было ни пенса. Мне ничего не оставалось, кроме как собрать все свое мужество и решиться потревожить льва в его логове.
В зимние месяцы мой отец всегда жил в своем городском доме на Сент-Джеймс-стрит. Увидев меня, наш дворецкий отшатнулся, как громом пораженный. По его поведению и выражению лица я понял, что он догадывается о том, какой прием меня, по всей вероятности, ожидает в отчем доме. Он в растерянности проводил меня в библиотеку и сказал:
— Схожу узнаю, дома ли ваш батюшка, лорд Пелроуз.
Мне пришлось прождать не меньше получаса, пока отец не соизволил появиться. Тяжело ступая, он прошел мимо меня, мрачный, как грозовая туча, и, бросив на меня хмурый взгляд, уселся за письменный стол. Все это было чертовски неприятно, от пыли и нервного напряжения у меня пересохло в горле, и я разразился долгим, сухим кашлем.
Я никак не мог остановиться, разволновался еще больше и стоял перед ним, беспомощно шаркая ногой и держась руками за грудь.
Внезапно он рявкнул:
— Ну, какого дьявола тебя сюда принесло, молокосос недоразвитый?!
Я одними глазами умолял его о прощении и упрашивал не поминать старое, пытаясь вложить в свой взгляд все свое красноречие, но только и смог что выдавить из себя какой-то тихий хрип.
— Прости меня, отец. Черт подери, мне очень жаль, что я доставил тебе такое огорчение.
— Что? Ты хочешь сказать, что бросил свои извращенные привычки и стал мужчиной?
— Да, отец. Когда я был в Америке, я чуть ли не каждую ночь спал с
Он взглянул на меня с нескрываемым удивлением, и на лице его обозначилось явное недоверие.
— Я тебя правильно расслышал? Ты действительно не врешь?
Я уже раскрыл рот, чтобы ответить, но он поднял руку и перебил меня:
— Не надо, не отвечай. Я терпеть не могу, когда мне лгут. — Он нахмурился и покачал головой. — Если бы я только мог знать наверняка… Если бы я только мог тебе поверить… Проклятье! Я ведь так хочу, чтобы ты в самом деле был моим сыном. Чтобы ты женился и подарил мне внуков. Ты ведь понимаешь меня, мальчик мой?
Я только кивнул головой в знак согласия. Воспоминания о моем гомосексуальном прошлом тяжким грузом давили на меня, и я был готов согласиться со всем, что он скажет.
— Я полагаю, мне удастся устроить тебя на службу в прежнюю свою армейскую часть — в гренадерский полк гвардии ее величества. Два года армейской службы должны пойти тебе на пользу. Там, знаешь ли, из тебя сделают настоящего мужчину.
Стоило ему произнести слова «гренадерский полк гвардии ее величества», как меня словно осенило — ведь Николас Доуни, мой школьный покровитель, мой любовник, тоже стал гренадером. Мое сердце затрепетало при одной мысли о том, что я вновь увижу единственного человека, которого я по-настоящему любил в этой жизни.
Я постарался изобразить из себя покорного сына.
— Отец, — почтительно сказал я, — раньше я вел себя глупо, но с сегодняшнего дня я во всем буду следовать твоим советам и сделаю все, что ты сочтешь правильным. Если ты дашь мне немного денег, я хотел бы съездить в Оксфорд навестить старых друзей.
Едва я произнес слова «старых друзей», как старик бросил на меня суровый, подозрительный взгляд.
— Ну, нет. Ты меня не проведешь. Ты никуда не выйдешь из дому до того самого дня, пока я лично не отвезу тебя в Элдершот, где ты поступишь в распоряжение командования полка. И не надейся, что я отпущу тебя в Оксфорд, к твоим старым дружкам-педерастам, которые снова втянут тебя во всю эту мерзость. В поместье ты пробудешь не больше двух-трех дней. Командир полка гренадерской гвардии — мой старый друг, и ему будет очень приятно принять в свою часть моего сына. Так что потерпи немного, а там уж он тебя быстро пристроит и оградит от соблазнов.
Мне отчаянно хотелось поскорее оказаться в Лондоне, чтобы рассказать обо всем Даре и, главное, оплатить этот злосчастный гостиничный счет. Но я оказался между Сциллой и Харибдой: если бы только старик проведал, что я женился на женщине низкого происхождения, да еще и актрисе, если бы он узнал, что я женат на ней уже полгода, а она до сих пор не забеременела… Узнай он все это, — и я буду вышвырнут на улицу без единого пенса в кармане. С другой стороны, мне необходимо было придумать какой-то способ предупредить Дару о том, что я никуда не пропал и не позже, чем через два-три дня вышлю ей деньги.
Иногда жизнь в родном доме может оказаться хуже ада. Старик целый день не уходил с моей половины, а когда я лег спать, запер мою комнату снаружи. В сущности, собственный дом превратился для меня в настоящую тюрьму. На следующий вечер я уже был не в силах сдерживать свое беспокойство и сказал отцу, что у меня невыплаченный долг за трехнедельное проживание и за питание в «Восьми колоколах» и что я должен срочно съездить на Ковент-Гарден, чтобы уплатить по этому счету.
— Выбрось эту чепуху из головы, Джеймс, — ответил он, — уж эту-то проблему я для тебя решу.