Дара. Анонимный викторианский роман

Автор неизвестен

— Если тебе хочется, ты можешь любить меня… Месячные закончились.

Но все оказалось не так просто. Хотя я с нетерпением дожидался той минуты, когда смогу снова раздвинуть ноги Дары и проникнуть в вожделенную дырочку, — теперь, когда эта минута наступила, моя радость была омрачена черной тенью сомнения. Я вовсе не был уверен, что сумею повторить то, что у меня так хорошо получилось в то чудесное утро. Тогда все, что происходило с нами, было похоже на мечту, на сон, в котором так просто расслабиться и, не размышляя, позволить нести себя ласковым, теплым волнам страсти и наслаждения.

Пытаясь снова вызвать в себе это ощущение, я нежно поцеловал

ее в губы, чувствуя, как она ласкает мое нёбо кончиком языка. Я обнял ее и поближе придвинул к себе эту теплую, томную плоть, ощущая, как ее упругие округлости доверчиво прижимаются к моему прохладному телу. Объятие было нежным и полным любви, но вожделение не кипело в моих жилах — плоть моя не стремилась проникнуть в нее и слиться с ее плотью.

Оттолкнувшись от меня, она откинула одеяло и опустилась на колени между моих ног.

Оттолкнувшись от меня, она откинула одеяло назад и опустилась на колени между моих ног. Игривыми пальцами она дразнила моего сонного малыша, пока он не начал потихоньку набухать. Я чувствовал, как он вздрагивает и твердеет, повинуясь нежной ласке, когда она поглаживала его кончиками пальцев.

Наконец она отпустила мой напрягшийся член, радостно улыбнулась и, выжидающе глядя на меня, легла на спину и раздвинула колени. Я немедленно принял это молчаливое приглашение, но стоило мне войти в нее, как я почувствовал себя в ловушке, в жарком, удушливом плену женской плоти и рванулся обратно. Мои руки и ноги внезапно ослабли, а член, только что стоявший, гордо подняв голову, превратился в бесполезно обмякший кусок мяса. Я уселся на корточки, съежился и, сгорая от досады и смущения, до крови прикусил нижнюю губу, как человек, постыдная тайна которого вдруг стала известна всем.

Дара села в постели, ее взгляд выражал нежность и тревогу. Увидев расслабленный кусочек плоти, бессильно свисавший у меня между ног, она наклонилась и ласково потрогала его пальчиками. Но это было бесполезно — он оставался маленьким и беспомощным, так что она потянула его на себя и, как кусочек теста, покатала между своих ладоней.

Видя, что не может ничего поделать, она обвила руками мою шею и нежно меня поцеловала.

— Ничего страшного, милый. Наверное, ты просто устал. Мы сегодня слишком много гуляли.

Она обняла меня и прижала к себе так крепко и уютно, как мать, которая хочет успокоить свое напуганное дитя.

— Не тревожь себя этим, Джеймс. Ты как следует выспишься, отдохнешь — все будет хорошо…

Но меня одолел приступ какого-то малодушного уныния, будущее представлялось мне мрачным и безнадежным.

На следующее утро я вновь предпринял попытку овладеть Дарой, но в точности повторил вчерашнюю неудачу. Дара по-прежнему была жизнерадостна и терпелива, нежными поцелуями, смелыми ласками и объятиями она пыталась разбудить мою страсть. Это дразнило мое воображение, разжигало желание, я испытывал настоящие танталовы муки, но так ничего и не смог. В последнюю секунду меня охватывал страх, неуверенность в себе — я снова терпел поражение.

Всю следующую неделю мы оба прилагали отчаянные усилия, чтобы добиться супружеской близости и получить от семейной жизни ее главную радость и самый ценный дар. Но каждый раз наши старания

кончались неудачей, приводя нас к замешательству и горькому разочарованию. Дара была встревожена моим состоянием и сбита с толку тем, что я оказался таким никудышным мужем.

Все это время, несмотря на мою явную несостоятельность, Дара оставалась настоящим ангелом терпения и сочувствия. Но однажды наступила ночь, когда она обессиленно откинулась на спину и закричала приглушенным, безжизненным голосом:

— Если женщина не может привлечь своего мужа, что она вообще может?

До четверга, когда мы должны были снова встречаться с Джонатаном Идом, нам практически нечем было заняться. Это вынужденное безделье угнетало меня, мной овладела какая-то апатия, я стал раздражительным и даже начал затевать споры с Дарой из-за всяких пустяков. А от того, с каким терпением и пониманием она воспринимала мои выходки, меня только еще больше разбирала злость.

Наконец ожидание, казалось, длившееся целую вечность, закончилось и настало долгожданное утро четверга. Мое настроение сразу улучшилось, в Национальный театр мы направились в отличном расположении духа.

Джонатан Ид и остальные участники труппы, уже собравшиеся на сцене, встретили нас самым радушным и сердечным образом.

Со своей обычной, искренней улыбкой Дара представила нас всем присутствующим:

— Я Дара Кеннет, а это мой муж Джеймс, — говорила она, подкрепляя дружелюбную интонацию своего голоса теплым рукопожатием.

Ее неподдельная, трепетная, свободная от кокетства женственность мгновенно привлекла к себе жаркие, оценивающие взгляды мужской части труппы.

Вскоре веселье и беззаботность этой компании передались и нам. Включившись в их пересыпанную шутками, непринужденную беседу, мы быстро переняли тот же тон несколько преувеличенной нежности, в котором они вели разговор, обращаясь друг к другу: «милочка», «ангелочек» или «утеночек». Эта оживленная атмосфера театральной жизни, эта непринужденность — все это было как раз то, чего мне не хватало.

Когда все были в сборе, под руководством Джонатана Ида мы начали репетировать нашу первую пьесу — комедию под названием «Не гоните ветер». Текст мы читали по рукописным спискам, которые только что были для нас в спешном порядке подготовлены. Поскольку мизансцен никто из нас не знал, мы довольно бестолково толпились на сцене и путались друг у друга под ногами. То и дело на сцене раздавался хохот, потому что, к всеобщему веселью пьеса вскоре превратилась в настоящую комедию ошибок. Однако смех быстро затих, как только Джонатан Ид довольно резко призвал нас к порядку и сердито велел всем отправляться по домам, приказав к следующему утру выучить роли назубок.

Мой дебют в качестве профессионального актера на сцене Национального театра состоялся в начале мая. Мне досталась роль типичного английского джентльмена. Спектакль был окончательно сведен буквально за несколько часов до премьеры. Дара играла этакую «мисс бесстыдницу» и вылетала на сцену в каком-то невообразимом буффонадном костюме, в котором были безвкусно перемешаны самые яркие цвета. Ее одежда состояла из развевающегося ярко-синего платья, утыканного множеством бумажных цветов самых немыслимых оттенков, и светлой кружевной шляпки с вишневыми розетками и алыми лентами чуть ли не в ярд длиной, разлетавшимися при каждом повороте вокруг ее головы во все стороны. И хотя сама пьеса не слишком-то веселила публику, каждое появление на сцене Дары зрители встречали искренним смехом.