Дарданелльское сражение
Шрифт:
– Хорошо! – Лористон тут же отсчитал сто наполеондоров, которые велел передать через парламентеров русскому егерю.
Узнав о присланных деньгах, Сенявин велел объявить по армии, что, если кто отдал свои деньги за спасение жизни пленного, то может явиться к командующему и те их получить. Шли дни, но никто за деньгами не являлся. Наконец, потерявший терпение Сенявин велел объявить розыск. Ефимова быстро нашли, и он предстал перед вице-адмиралом.
– 13-го егерского полка роты капитана Товбичева рядовой Иван Ефимов! – представился вызванный по всей форме и встал во фрунт. – Спасал ли ты пленного? – Было, ваше
– Я не имею тому доказательств, потому что, кроме Бога, свидетелей не было!
– То, что спас пленного и денег своих за него не пожалел – молодец, а то, что и скромен при том, вдвойне! На, держи! – и Сенявин передал егерю тяжелый сверток с сотней наполеондоров.
Развернув сверток, егерь поинтересовался у адъютанта, что это за деньги такие, а, выслушав объяснение, отсчитал 15 монет.
– Вот это мои, ваше превосходительство, а чужого нам не надобно!
Молча посмотрел на солдата вице-адмирал, затем достал из своего кошелька горсть золотых и добавил к общей куче:
– Бери, Иван, это уже не французский генерал тебе дает, а я! Ты сделал честь русскому имени, а потому достоин награды! Быть тебе унтер-офицером и Георгиевским кавалером!..
Одновременно с осадой Рагузы большой отряд черногорцев и бокезцев стремительно продвигался вглубь территории республики. К ним охотно присоединялось местное православное население.
– Рагуза практически наша! – оптимистично оценивал ситуацию вице-адмирал. – Падение ее лишь вопрос времени.
Жители, католики окрестных селений, толпами сбегались к Сенявину, прося у него заступничества от жаждущих мести черногорцев.
– Хорошо! – кивнул, выслушав, российский вице-адмирал и велел перевозить несчастных на ближайшие острова, куда черногорцы добраться не могли.
– Мы не можем изменить вере, но мы вполне можем принять присягу русскому царю! – обрадованно кричали спасенные.
Едва увезли поселян на острова, появились посланцы рагузского сената.
– Французы заставляют нас голодать, грабят и избивают! Мы в несколько дней лишились всего, что было нажито многими поколениями! Мы разочаровались в Наполеоне и снова полюбили Александра. Во имя спасения наших жен и детей Рагуза просит прощения!
– Русский царь прощает вас! – сказал Сенявин. – Но чем вы докажите свою любовь к нему?
– О, мы готовы будем открыть вам ворота и взорвать пороховые погреба Лористона!
– Это уже разговор не предателей, но патриотов! Помощь может понадобиться очень и очень скоро!
Обстановка для французов складывалась самая критическая. Всем было ясно, что до падения Рагузы остаются считаные дни.
Однако турки пропустили через свои владения в тыл нашим войскам корпус генерала Мармона. Боевые колонны Мармона возникли внезапно на ближайших высотах и под барабанный грохот устремились вперед, стремясь взять осаждающих в два огня. Завязался ожесточенный бой. Французы были остановлены, но обстановка в корне изменилась. Теперь для осады Рагузы надо было подтягивать все резервы.
А затем пришло ошеломляющее известие о вступлении в силу договора Убри в Париже и о передаче Бокко-ди-Катторо австрийцам.
Лористон прислал в русский лагерь парламентеров. Те заявили о неправильности вторжения Сенявина в Ра-гузу, тогда как ему надлежит передать французам даже Катторо.
– На слово не верю! – огрызнулся Сенявин. – Где документ?
Ему тотчас передали пакет. В пакете было письмо российского министра иностранных дел, слово в слово подтверждающее сказанное парламентерами.
– Ну вот, дожили! – вздохнул стоявший рядом генерал-майор Вяземский. – Бумаги министерские нам уже шлют из вражьего стана! Как тут воевать, когда крылья обрезаны!
– Крылья нам обрезали раньше! – зло высказался Сенявин. – Теперь же пытаются обрубить и руки! Но и мы не такие уж простаки, постоять за себя еще сумеем!
Вице-адмирал умел быть не только дерзким, но и язвительным. В ответном письме к министру Чарторы-скому он особо не стеснялся: «Благоволите, милостивый государь, также принять нелицеприятную мою благодарность за лестный Ваш обо мне отзыв и доброжелательство и при сем же случае позвольте мне просить Вашего наставления, в каких именно случаях и по каким предметам имею относиться к Вашему сиятельству, ибо, находясь в недоумении касательно НОВОГО РАСПОРЯЖЕНИЯ, о коем Вы изволили упоминать в депеше Вашей, я опасаюсь, с одной стороны, сделать какое упущение или же, с другой, утруждать Ваше сиятельство неуместными донесениями и письмами…»
Это послание давало Сенявину выигрыш еще как минимум в два-три месяца. Пока министр письмо получит, пока примет решение, пока напишет ответ и доведет его До адресата, утечет уже немало воды и многое может измениться. Запечатав послание, он вручил его курьеру-поручику:
– Вези, братец, да не гони слишком. Дело не весьма сколь важное, а потому езжай степенно и со всею солидностью!
Сам же Сенявин на «Селафииле» немедленно вернулся в Бокко-ди-Катторо. И вовремя! В городе царило полное смятение. Советник Сенковский, не удержавшись, разболтал городским старейшинам о якобы готовящейся передаче города австрийцам. Это вызвало самый настоящий шок у местного населения. Слухи ходили уже самые невероятные!
– Что вы наделали?! – накинулся на Сенковского вице-адмирал. – Кто вас уполномочивал? За такие дела срывают эполеты!
– Я состою не на военной, а на дипломатической службе! – был гордый ответ. – К тому же я не менее вашего ответственен за исполнение полученных предписаний!
– Вы состоите прежде всего на службе России, а по тому, милостивый государь, поступать должны в соответствии с ее интересами! Поскольку же вы этого не понимаете, не смею более задерживать вас у себя!
Российский командующий, по сути дела, выгнал российского посланника!
Времени для долгих разбирательств с Сенковским у Сенявина не было, пора было возвращаться к Рагузе, где ситуация осложнилась до крайности.
Ночь была дождливой и по-южному темной. Раскачиваясь на пологих волнах, фрегат натужно скрипел корабельным набором. В открытые окна кают-компании ветер доносил всю свежесть юга. Сменившись с вахты и попивши кофею, Броневский в::еете с Насекиным увлеченно предавались новомодной турецкой игре «нарды», метко прозванной флотскими остряками «шиш-бё-шем». Игра с виду, казалось бы, незатейлива: бросай кости да двигай фигурки по лузам, однако, на самом деле, требует известного расчета и хорошего глазомера. Сверху прокричали: – Лодка с берега!