Дарите любовь
Шрифт:
– Аленушка.
К часу дня старушке стало легче. Она выглянула в окно. Золотая, невероятной красоты осень царила во дворе. Разлапистые клены и дурные московские тополя шелестели листьями самых нарядных оттенков. Неделю не было дождя. И пестрый ковер на газоне, на дорожке шуршал, радовал глаз. Выглядел чистым, ярким.
Анна Ивановна смотрела во двор. Ей казалось, что сверху на пятиэтажки опускается прозрачный светящийся платок. Огромный, но вместе с тем невесомый и согревающий.
Анна Ивановна пошла и еще раз умылась, поправила свою праздничную косынку и взялась за шарлотку. Ничего, думала она. Ничего. Вернутся обе девочки домой, а у них угощение. Шарлотки и сладкая выпечка в целом ей всегда удавались.
Бабушка поняла, что почти мурлычет, настроение поднялось. Шарлотка стояла в духовке.
Из остатков теста, немного изменив его, добавив муки и корицы, Анна Ивановна решила слепить пару маленьких кексиков с изюмом.
В замке провернулся ключ. Для Наташи еще рано. Она ушла заниматься с соседским парнем, который в этом году школу заканчивает. И обещала, что провозится с ним до пятнадцати, не меньше. Так они договорились. Что в выходной три, а то и четыре урока подряд. На неделе обоим некогда. В лучшем случае один час в середине недели выкраивают.
Дверь открылась. Кто-то тяжело, с сопением, ворчанием переступил порог. Анна Ивановна отряхнула руки от муки и пошла в прихожую.
Растрепанная Алена с синяками и ссадинами на лице стояла не одна. Рядом высился тощий, похожий на гвоздь, мужчина лет пятидесяти.
Анна Ивановна взялась обеими руками за голову. Но не заголосила, не зарыдала. Взглядом окинула внучку, потом незнакомца, потом снова внучку.
Алена откашлялась и хрипло проговорила:
– Баб, надо бы капюшон зашить, его порвали. Ты поможешь?
Анна Ивановна окончательно пришла в себя.
– Чей? Твой или нашего гостя?
– Его Сан Саныч зовут. Мы сегодня познакомились.
– Давайте я погляжу.
Анна Ивановна протянула руку к куртке гостя и добавила строго:
– А вы пока вымойте руки и идите на кухню.
Мужчина шумно вдохнул воздух.
– Вкусно пахнет. Печете?
– Да. И вы как раз вовремя.
Алена открыла Сан Санычу дверь в санузел (у Кузнецовых он был совмещенный и все равно довольно тесный), шагнула к старушке и обняла, всем телом прижалась. Пристроила пострадавшее лицо к виску Анны Ивановны, засопела.
– Что случилось? Я очень напугалась.
– Я тоже. Но… там оказался Сан Саныч, и… все хорошо.
– Где там?
– В Ромашкове. Я к Ленке ездила.
Ленкины родители жили на отшибе, у полей и леса.
В ванной шумно сопел мужчина. Лилась вода. Анна Ивановна постучала в дверь и каркающим голосом посоветовала взять любое полотенце. Белое, желтое или розовое. Все чистые. Она их утром только повесила.
– Угу.
Он вышел, занял собой, хоть вроде и тощий, весь их узкий коридор. А внучка, наоборот, улизнула в ванную.
Анна Ивановна пошла впереди гостя и вдруг спохватилась:
– Тапочки! Я не предложила вам тапочки. Но… боюсь, у нас нет подходящего размера.
Кузнецовы, может, и не были самыми красивыми женщинами в мире, но гордились маленькими ножками. Даже у рослой крепкой Аленки лапка хоть и была больше бабушкиной и маминой, но меньше, чем у всех ее подруг. Тридцать шесть с половиной.
А Наташа и сама Анна Ивановна, пока ноги не испортили возрастные шишки-узлы, обе носили тридцать пять с половиной. Почти тридцать шесть. Это при том, что роста обе среднего, не Дюймовочки.
Задребезжал телефон. Анна Ивановна показала гостю стул, сказала, мол, извините и ответила.
В трубке послышался сильный, совсем не старый голос Веры. Подруга говорила, что Анне несказанно повезло. Матушка Елизавета не только сама помолилась, но еще и монахинь позвала. Вместе впятером почитали. И она думает, что все будет хорошо.
Тут подругу отвлекли – травница работала с утра до ночи как пчелка, буквально минуты свободной не имела. Она попрощалась, сказала – с Богом – и отключилась.
Анна Ивановна увидела, что Сан Саныч смотрит на нее настороженно, с недоумением.
– Молились, значит. За вас и за внучку?
Бабушка честно кивнула.
– Да. Такой страх накатил, такая жуть. Ну я и сама, и Веру, вернее Машу, попросила.
– Угу. Понял.
– А что случилось-то? Я же вижу, но…
В кухню ворвалась Алена. Уселась на другом конце стола, с ногами, как любила. Она переплела короткую растрепанную косу. Обработала ссадины йодом и теперь напоминала какого-нибудь вояку из боевика, который лицо красит перед битвой.
– Я сама расскажу.
Поссорилась с Ленкой, пошла назад на электричку одна. И не через поселок. Решила срезать. Торопыга.
Ясный день. Светло. За поворотом, когда она уже углубилась в лес, встретились двое. Напали сразу, без лишних слов. Но она каким-то чудом вырвалась. Минус шапка и сумка. Даже не помнит, как и когда их уронила или отняли. Припустила бегом. Через елки, кусты. Показала на свое расцарапанное лицо. Выскочила на параллельную тропу.
А они следом…
Анна Ивановна понимала, что все закончилось хорошо. Вот же внучка рядом, на кухне. И не рыдает. Но сердце колотилось как бешеное.
Алена бежала и понимала, что не успеет. Впереди открытое поле. Догонят точно.
Показалось еще, что словно дымка какая-то.
– Прикинь, Ба, за мной эти козлы топают, несутся. Совсем близко. А я вижу, красотища. И свет особенный. Будто отфотошопили.
Сан Саныч же всегда ходил на электричку привычным маршрутом. В этот раз тоже. Но вдруг остановился. Не понял, почему. Захотелось свернуть, сделать крюк. Благо время позволяло.
Он прошел метров двадцать назад и вывернул к полю, по которому улепетывала Алена. Как зайчик, подумал он. Как зайчик, которого гонят волки.