Дарите любовь
Шрифт:
История приключилась зимой. Тридцать пять лет назад. Мы тряслись в наполненном саранском автобусе. Две сестренки. Одна школьница, вторая в детский сад ходит.
Впихнуться в переполненный транспорт самое настоящее приключение: глаза на лбу, пуговицы на асфальте, ноги оттоптаны. А мелкая – целая, невредимая, мною втиснута недалеко от входа между сидящими гражданами. Рядом с ней в углу бабуся, хорошо за семьдесят, но бодрая, веселая, трещит, болтает с соседкой. Везет большую корзину, снаружи завязанную платком. Сквозь плотную ткань пробивается наружу сногсшибательный аромат свежей, еще теплой выпечки. А за покрытым узорами окном – минус тридцать. Или минус двадцать с большим хвостом.
Автобус тыр, дыр, трясется, везет нас домой. Сбоку цепляюсь за поручень, зеваю, стараюсь, чтобы меня толпой не оттащило слишком далеко от уютно пристроившейся Шумак-младшей. Она полна энергии, головой крутит. И вот вижу я, что детский любопытный взгляд все чаще и чаще останавливается на корзине…
Ох. Отвлечь ребенка не могу, ибо повисла, зажатая между добрыми согражданами в полутора метрах от сестренки.
Людмила водит острым лисьим носиком, жадно и шумно вдыхает запах и окончательно концентрируется на источнике головокружительного аромата. А дело-то зимой… Все ж еще и замерзли.
До нашей остановки еще пилить… и пилить. Детка вздыхает. Снова вздыхает. На нее обращают внимание.
Минуту они с хозяйкой корзинки друг друга разглядывают. Лицо старушки делается расслабленным, мягким. Она перестает болтать с соседкой и обращается к малышке:
– Хочешь?
Людмила энергично кивает, помпон трясется вверх-вниз.
Старушка с кряхтением наклоняется, отвязывает платок с одной стороны…
Запах врывается в салон и наполняет его весь – от водительской кабины до задней площадки. Нервно и жадно сглатывают несколько человек сразу.
Бабуля достает внушительного размера пирог и протягивает. Да, она не спросила меня, можно ли ей сладкое. Да, она вообще плевать хотела на всякую такую ерунду типа, а имею ли я право чужому ребенку еду предложить… И что? Не про это речь.
Раньше, чем добрая женщина вытянула руку, детка уже стряхнула с лапки варежку на резинке, сцапала угощение и вгрызлась в него. С урчанием. Так котята умеют и человеческие детеныши.
Ворчит, жует. Причмокивает. Ест так вкусно, что в улыбке расплываются сама бабушка, ее соседка. Затем пара хмурых мужиков, явно рабочих. А мне-то неловко. И сверху, сбоку, прокашлявшись, я подаю голос:
– Люда! Люда! Ау! Что надо сказать?
Она оборачивается. Шапка набок. На щеках повидло, на подбородке крошки. Глаза сияют, как фонари. Смотрит на меня в короткой попытке сосредоточиться. Потом кивает. Мол, поняла, поняла. И, облизнувшись, ищет взгляд благодетельницы, которая ее угостила. Все, включая меня, ждут детскую благодарность. Типа, вкусно. Спасибо.
Голос у ребенка звонкий. Ясный. На весь салон она говорит с возмущением:
– А Наташе не дали!
Первыми заржали рабочие. Потом хозяйка пирожков. Следом покатились остальные пассажиры. По-моему, смеялся даже водитель.
Мне сначала стало стыдно. Аж уши бордовые. В жар бросило. Потом успокоилась немного. Пять лет малышке. Ничего страшного.
А вот и наша остановка. Пора на выход. Младшая как раз успела невозмутимо дожевать пирожок. Я ухватила ее за руку, стала вытаскивать. И бормотать старушке: «Спасибо, большое спасибо, и простите нас, пожалуйста».
Она пихала мне несколько пирожков, махала рукой, как родной, которую провожает с теплом и радостью.
Закрыв двери и удаляясь дальше по маршруту, автобус снова дружно грянул смехом. Видимо, в ответ на чью-то реплику, которую я уже не слышала.
Мы шли домой. Снег похрустывал под ногами. Ребенок, теперь уже не спеша, жевал второй пирожок.
Бабуля
Диана выросла в детском доме и только недавно научилась не стесняться этого факта. Ох, досталось ей в жизни – до сих пор в памяти холодные прутья кровати. Нет, детей там кормили, одевали, учили. По праздникам всей «семьей» пекли пироги. Вот только не хватало сил штатным мамам. И зарплаты не хватало.
Поэтому мамы часто менялись. Только успеваешь к одной привыкнуть, как она уже исчезла. Приходит новая. Ты ее обнимаешь, а она смотрит на часы – надо успеть на улицу всю группу вывести.
Нет, не наказывали. Не обижали. А только душа Дианы потихоньку каменела. Ну, а как быть ей, душе, если из нее все время с кровью вырывают кусочки?
К 18 Диана стала высокой, стройной красавицей с холодными глазами. Отучилась на повара и поскорее устроилась на работу, чтобы получить себя в полное свое распоряжение. Чтобы себя содержать, чтобы себя уважать. Любить?
Нет. Диана не знала, как это.
Потом – будто компенсацию за тоску – она получила диплом, приглашение работать в одном из центральных кафе и ключи от однушки на окраине.
Это было невероятное счастье. Диана не чувствовала усталости, работая в две смены, чтобы поскорее обустроить дом. Каждая самостоятельная покупка для нее была событием – утюг, скромный диван, простенький, но СВОЙ стол на кухню…
За год она обросла солидным хозяйством, в котором было все необходимое, кроме одного – уюта. А где было научиться уюту? Повторить детдомовский интерьер с фикусами и розовенькими гардинами она не хотела. А какой-то другой не видела. В общем, квартира ее была больше похожа на берлогу холостяка, чем на домик принцессы.
Но ее все устраивало. И то, что коллеги не сильно пристают с расспросами о личной жизни. И что друзей особенно нет. Отчего-то ей совсем не хотелось дружить и общаться. Как будто в детстве выключило какую-то важную кнопку.
Если вдруг на улице на нее смотрел симпатичный парень, Диана опускала взгляд и старалась поскорее убежать. Не любила, когда спрашивали, как пройти куда-то – просто махала рукой и тоже убегала. Вот не могла переключиться на отношения с людьми, хоть убей.
В тот вечер она бежала с работы, сгибаясь под тяжестью пакетов с краской, кистями, клеем. Решила в выходные самостоятельно покрасить балкон. Цвет хороший, немаркий – темно-серый… Прокручивала в уме, чем прикроет пол, куда нальет растворитель…