Дарнлей
Шрифт:
Леди Джулиет. Потому что он никогда не пренебрегает собственной выгодой.
Дарнлей. Он щепетилен, добродетелен и экономен.
Леди Джулиет. Просто он слишком жаден, чтобы тратить деньги, и слишком холоден, чтобы иметь какие-нибудь чувства.
Дарнлей. Вы очень проницательны. Все это верно. Есть люди слишком эгоистичные, они не позволят себе ошибаться, есть и такие, чей эгоизм менее смешон, но более достоин презрения. Как по-вашему, сэр Френсис?
Марсден. Я не изучал этих разновидностей.
Леди Джулиет. Может быть, вы расскажете нам о них?
Дарнлей. С удовольствием, о каждой разновидности в отдельности. Представьте себе человека, который никогда не лишает себя удовольствий, для которого не существует понятий долга. Он откровенен, но бесчестен в своей откровенности, он щедр, но его щедрость лишена благородства. Он, как червь, который не вдыхает аромата розы, а делает ее своей добычей. Счастье его состоит в том, чтобы потакать своим порокам, а свои таланты он превращает в орудия предательства. Он равнодушен к страданиям, которые он причиняет другим, лишь бы потешить свое тщеславие, он может разрушить счастье целой жизни ради удовольствия одной минуты. И, несмотря на то, что свет может считать такого человека участливым и щедрым, несмотря на то, что поверхностным людям он может казаться человеком слишком широким и сумасбродным, чтобы заботиться о своих интересах, такой человек - самый отвратительный эгоист, эгоист до мозга костей. Для него не существует ни привязанности, ни милосердия, ни любви, ничего того, чем дышит мир, его бог - это он сам! Разве я неправ, сэр Френсис?
Леди Джулиет. Замолчите, циник! Таких чудовищ нет на свете.
Дарнлей. Простите меня, я знаю такого человека. Однажды у меня был друг, сэр Френсис, он женился на девушке, которая была моложе его, и не раскаивался в этом. Жена была единственным счастьем его жизни, жизни вполне безупречной. Жена хранила в чистоте его незапятнанное имя, но у нее был двоюродный брат, красивый, блестящий молодой человек. Он пожимал руку мужа, ел за его столом, считался другом дома и, прикрываясь родственными отношениями, предательски домогался своих низких целей. Вот видите, такие чудовища бывают на свете. Сэр Френсис, вы узнаете его по этому описанию?
Леди Джулиет. Что это значит?
Дарнлей. Я называю такого человека эгоистом. Если бы он любил эту женщину, он уважал бы ее честь и счастье. Но в ее падении он ищет лишь удовлетворения своему тщеславию. Однажды мой друг вошел в комнату, где его жена сидела со своим двоюродным братом. Они были одни. Случайно он подслушал пышную сентенцию, в которую этот эгоист вложил изрядную долю своего коварного яда...
Леди Джулиет. Генри! Генри!
Maрсден (гневно). Не бойтесь, сударыня. Этот эгоист, может быть, сумеет ответить на клевету, разоблачить лицемера и отплатить за оскорбление. Итак, сэр, что же сделал ваш друг?
Дарнлей. Мой друг, сэр, посмеялся над замешательством, которое он внес. Но потом, подумав, что пришел наконец час открыть глаза невинности на происки виновного, он рассказал случай подобный тому, который рассказал только что я. Так непобедима была его вера в ее чистоту и любовь, что он знал - раз предательство разоблачено, преступник навсегда будет обезоружен. Окончив свой рассказ, он гордо поклонился тому, кто был ему не страшен, и доверчиво улыбнулся той, которая не внушала ему сомнений, взял шляпу и оставил их. (Уходит.)
Леди Джулиет падает в кресло и закрывает лицо руками.
Марсден (в сторону). Как? Оскорбив врага, он покидает поле боя? Лицемер и к тому же глупец. (Громко.) Леди Джулиет, простите меня, если словом или действием я виноват в подозрении, которое так несправедливо и оскорбительно для вас.
Леди Джулиет. Подозрение? Для меня?
Марсден. Обвинять меня - значит подозревать вас.
Леди Джулиет. Неужели мое беспечное легкомыслие так ранило это великодушное сердце?
Марсден. Великодушное? Вот уж поистине великодушное равнодушие!
Леди Джулиет. Равнодушие?
Марсден. Как легко мужу великодушно прощать жену, когда его собственные чувства принадлежат другой.
Леди Джулиет. Это клевета!
Марсден. Простите, я, кажется, сказал слишком много. Однако жаль... Есть нечто большее, чем негодование... Но нет! Молчу, пока кто-нибудь другой не скажет вам правды. Ах, Джулиет, думайте что угодно о тех, кто обвиняет, и о тех, кто воздерживается от всяких обвинений. Прощайте.
Леди Джулиет. Да, уходите! Я никогда не знала вашего истинного лица. Стыдитесь, вы стараетесь внушить мне подозрение, которое...
Mарсден. Остановитесь! Для вашего же блага.
Леди Джулиет. Говорите! Жизнь Дарнлея только лишний раз изобличит вас!
Mарсден. Боже!
Леди Джулиет. А... вы колеблетесь. Значит, все это ложь.
Mарсден. Бог свидетель, что я не произнес ни одного слова, в которое бы не верил. Я не первый день живу и знаю - нравственность того, кто так упорно старается казаться святым, весьма сомнительна. Искренний человек может ошибиться, но лицемер может только грешить. Если какой-нибудь молодой и жизнерадостный человек снимает дом на окраине города и поселяет туда даму, если он содержит этот дом, оплачивает расходы и ежедневно посещает его, это, по мнению света, вполне простительная любовная интрига. Но если это делает праведник, который поучает других и приводит свою жизнь, как вы изволили сказать, в пример, будем надеяться, что он делает это только из благотворительности.
Леди Джулиет. И вы осмеливаетесь обвинять мистера Дарнлея в...
Марсден. Только в том, о чем я сказал, не больше. Вы вырвали у меня эту тайну.
Леди Джулиет. Дайте мне доказательства!
Марсден. Я не имею права. Но вот адрес, который поможет вынести справедливый приговор эгоисту или изобличить притворщика. (Уходит.)
Леди Джулиет (после паузы). Где я? Одна? Одна! О боже! Только сейчас я поняла, как я его любила {В сценическом варианте конец сцены был изменен.}.
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Комната на вилле Сент Джонс Вуд.
Дама. Как медленно тянутся часы. Настоящее так горестно, а будущее? Найду ли я утраченное счастье? (Замечает на столе гитару.) Эти струны хранят воспоминания прошлого. Прошлое! Я помню время, когда весь мир, казалось, был напоен музыкой, а его шепот я слышала даже в тихом дуновении ветерка. (Ударяет по струнам.) Мое единственное утешение. Когда я вновь повторяю слова песни, которую он так любил, мне кажется, что голос мой издалека касается его слуха. (Поет.)