Дарт Вейдер. Ученик Дарта Сидиуса
Шрифт:
— Значит, детей не спрашивали, а вставляли им каркас?
— Да.
— Каркас или клетку?
— Зависело от того, насколько их собственная природа была к этому близка.
— А как это определяется? Как вы вообще определяете природу?
— Интуитивно, — сказала Рина. — С помощью Силы. Но выбора часто не было, и брали то, что есть. Иногда ребёнок умирал. Если оказывался совсем не годен. Но по возможности искали близких по природе. Легче учить. Больше можно вложить. И больше уверенность в том, что, став самостоятельным, он передаст уже своему ученику не суррогат, а то, что нужно.
— Вы передавали тип личности из поколения в поколение?
— Да. Именно это было главным, что надо было хранить.
— Фанатики.
— Доля фанатизма в этом
— А у тебя?
— А я просто люблю убивать.
— Ясно…
— А как это делалось в Храме?
— Что?
— Определялось, подходит ли ребёнок?
— Никак, — ответил Оби-Ван. — Зачем, если всё равно…
— У тебя был каркас или клетка?
— У меня был Татуин, — ответил джедай. — Планета песка и рабов. Проклятая планета.
— Расскажи мне про Мустафар.
Он вздрогнул:
— А твой учитель…
— Расскажи мне про свой Мустафар.
Оби-Ван смотрел в глухую тьму панорамного экрана.
— Зачем тебе всё это?
— Затем, что ты хочешь рассказать.
— Не тебе.
— Именно мне. Я ведь обрубила твои ниточки, марионетка.
Девчонка не достала меч, не скрестила его с джедайским — пламя ровно гудело в миллиметре от её лица.
— Расскажи мне про Мустафар, — сказала Рина. Глаза её смеялись. — Расскажи мне про Татуин. Ты кое-что не понял. Ты можешь стать наёмником. Можешь завести семью. Можешь улететь хрен знает куда и бродить по планетам. Ты можешь плюнуть на форсу, а можешь в неё углубиться. Ты свободен, джедай. Пока — свободен. Только нам придётся воевать. Скоро. С кем ты. И за кого ты. Скажи сейчас. Чтобы мне не пришлось тебя убить снова. Перестань ныть. Ты свободен. А теперь выбирай. Сам. Здесь нет твоих учителей. И нет твоей Силы.
Оби-Ван сел. Выключил меч.
— Мне надо подумать, — сказал он очень спокойно.
— Думай. У нас есть несколько часов.
— Мустафар, значит?.. Ты винишь меня за то, что я твоего учителя — не добил.
— Нет.
Он вскинул голову.
— Что? Разве не… — ядовитым хохотом: — Он же горел, я должен был его добить, это достойно презрения, что я оставил его медленно умирать, мучиться, жить…
— Жить.
— Что?
— Жить.
…Ты должен был его добить, а оставил мучиться и жить. Мастер говорил мне, что у тебя была истерика. Сильная истерика.
— И это, конечно, смешно крутому ситху.
— Бен. Ты меня слышишь?
— Даже не хочу!
Она присела на корточки, её лицо оказалось на уровне его колен. Она смотрела снизу вверх — внимательным взглядом.
— Истерика позволяет сделать то, что невозможно сделать в нормальном состоянии. Бен, смотри на меня. Слушай. Я знаю, что рядом на планете был милый зелёный гремлин. Который отнюдь не сражался с Палпатином. Он знал, что главного ситха ему не убить — там много охраны, а император не настолько дурак, чтобы позволить себя замочить исключительно ради честного боя. Он знал, что настоящий удар по старшему он нанесёт, убив младшего. В паре с тобой. Вы обработали Амидалу, точней — она сама обработала себя своим нервным беременным состоянием, вы только довершили дело. Ты стал драться с учеником, а Йода ушей не казал, пока не наступил критический момент. Тогда он применил Силу — и траектория полёта твоего ученика закончилась у тебя на мече. В этом смысле Йодик действительно обрубил ему ноги. А теперь расскажи, что было дальше.
— Я не смог его добить…
— Нет. Не так.
— Я не захотел.
Он поднял взгляд от колен и взглянул на Рину.
— Я захотел, чтобы он мучился и жил.
— Кто?
Секундное остолбенение — и Оби-Ван стал хохотать. Взахлёб, истерически. Хохот рвался из груди, мешая словам, и только через минуту сквозь смех выдавилось слово:
— Йода…
Как будто прорвало лёд.
— Это… замечательное здание посреди Корусканта — Храм! Этот мальчишка, сильный, дурак, привязчивый, идиот, сволочь! Я! Я не умею не привязываться! Я не умею так жить! Я мог всё понимать про Куай-Гона — но какого чёрта, после третьего месяца мне уже было всё равно, это был мой старший, мой учитель! Мне могли сбагрить этого мальчишку, а потом инструктировать, как пня — что мне с ним делать и как его ломать! Этот мальчишка мог меня презирать и ненавидеть — но что за жизнь такая собачья, что я вечно привязываюсь к вам, грёбаным харизматикам, которые плюют на меня, и ради которых я убиваю, и ради которых я… Вашему ситху рогатому не повезло. Я был худшим бойцом, но меня захлестнуло. Человек умирал, а я хотел убивать. Человек умирал, он не вспомнил обо мне, только о мальчишке. Холодные, светлые глаза, а мальчишка оказался живой, я его сначала ненавидел, а потом понял, что этого мне и было нужно. Не ломал я его, не ломал, лгал я им, а твой учитель, мой ученик меня презирал и в грош не ставил. Я многое делал, как хотел от меня Храм, но не до конца, я его прикрывал, я никогда… Я любил его как брата, у меня не было брата, братишка — тоже мне, оставили ребёнка на меня я сам был дурак, только одно не вытравили — привязаться… А потом мальчишка ушёл к ситху, перерезал Храм, и хрен с ним, с Храмом, я, что, не видел его глаз на арене — когда он убивал, когда его мать убили? А у меня не было матери, не было отца, только учитель с холодным светлым взглядом, которого я любил, а мне надо было убить мальчишку… А я не убил. Я не хотел его убивать. Я хотел сам умереть. А мне этого не дали. Сила… Великая… бессмертная… ненавижу…
Что ты смотришь?! Нравится истерика?
— Да.
Тишина.
— Я думаю, — сказала Рина, — что Йоде нужен был мёртвый ученик Сидиуса. Я думаю, что он бы добил. Я думаю, что оставить гореть — это поступок слабого человека, потому что сильный либо не станет сражаться, либо добьёт до конца. Я думаю, что сильный человек стал бы слушать себя, а не Йоду, и не стал бы вести бой, в котором не хотел убивать. Я думаю, что ты придумал себе множество оправданий, а потом отмёл их все. Я думаю, что, когда он загорелся, ты чуть не сошёл с ума. Я думаю, что тебе надо было протянуть руку и вытащить его с песка, по крайней мере, выжил бы обрубок. Я думаю, что, если бы ты это сделал, он бы попытался тебя убить. Я думаю, что ты понял, что выхода нет, и ты оказался между двумя огнями. Я думаю, что ты оставил его гореть, потому что перестал соображать, что происходит. Я думаю, что лекция на тему, что ты должен убить ситха — это истерика человека, а не проповедь джедая. Я думаю, что ты спас ему жизнь. Я думаю, что Йода был очень недоволен.
— Заткнись.
— Я уже всё сказала.
Молчание.
— Ты предлагала мне чаю?
— Угу.
— Давай.
…
— Докажи, что я — не оружие в руках ситхов.
— Нет ситхов. Есть я и ты. Если на меня нападут со спины — ты защитишь мне спину?
— Ненавижу, — усмехнулся Оби-Ван. — У джедаев нет привязанностей, у ситхов нет любви…
— На самом деле — всё есть. Только осмелься. И плати за то, на что осмелился. Но мы не влюбчивые твари. Я не люблю никого.
— И мастера?
— Его сложно любить, он в доспехах.
Он молча отпил чай.
— Кто такие существа в Великой Силе?
Он подавился чаем.
— Тебе это зачем?
— Я их убью.
Поединок
Улыбчивые точки в тёмных глазах. Небрежный поворот головы:
— Я же убийца, ты помнишь?
Она отвернулась, размешивая чай. Он видел её затылок, шею с отчётливо выступающими позвонками, несколько волосинок, выбившихся из туго стянутого хвоста. Хищница. Опасна.
Это качание между и между. Как он устал.
— Ты хочешь убить бессмертную Силу? — спросил он иронично.
— Пока это не входит в мои планы, — ответила та. — Я говорю о существах.
— В мире Великой Силы мало живых существ. В основном происходит растворение в общей энергетике Силы. Я продержался так долго, поскольку освоил особую технику и был связан с Люком… я ведь не видел там никого. Только ощущал определённую волю… к действию.
Он почувствовал, как она улыбнулась. По-прежнему сидя к нему затылком.