Дарт Вейдер. Ученик Дарта Сидиуса
Шрифт:
— Были…
— Ну вот. Обычно эти маленькие барахольщики очень хорошо стреляют из своих маленьких пушек. Одно попадание такой пушки способно разнести один утюг хаттов в мелкие брызги.
— Утюг?
— А что, теперь танкеры хаттов по-другому называют?
Люк не выдержал и засмеялся.
— Похоже…
— И это я говорю татуинцу. Так вот, о фермере Ларсе. Твой дядя залёг в засаде и стал стрелять. То, что это — один фермер, а в доме была с ним ещё и женщина, штурмовики обнаружили только тогда, когда взорвали и подожгли вашу ферму из орудий. Да, они не самые кроткие люди в галактике. Но мы Татуин вообще не любим…
— Кто — мы?
— Мы, империя. Татуин — гнездо мафии, разбойников и бандитов. Боюсь, здесь штурмовики
— О мёртвых или хорошо…
— А если твой дядя был идиот, он после смерти умным станет? И что только Великая Сила с человеком не делает! — насмешливо заметил Вейдер. — Даже задним числом наделяет его мозгами. Когда мы умираем, мы не становимся лучше или хуже, — чуть заметный вздрог плаща на уровне плеч. — Мы всего лишь становимся мёртвыми. Давай дальше. Уже отдохнули.
Через сорок минут Люк выдохся так, как не выдыхался в джунглях у Йоды. Вейдер был не очень доволен такой низкой выносливостью сына. Но когда он услышал от него рассказ, как того тренировал Учитель Учителей, то даже не засмеялся.
— Ты лазил по лианам и стоял вниз головой? И держал в воздухе камни, дроида и Йоду?
Люк надеялся, что папу это позабавит. Вейдер долго молчал.
— Знаешь, — сказал тот после паузы тяжело, — а время подействовало не только на моего учителя. Старый Учитель учителей, похоже, тоже сошёл с ума. Только тихо, незаметно для себя…
— Он не был сумасшедшим!!!
— Да? А императора ты за кого принял? Ручаюсь, что за обычного поборника тёмной стороны Силы.
— Но…
— Когда ты с ним говорил — там, в тронном зале?
— Я думал, что он… всегда такой. Ну да. Я думал… Они… вы… все такие.
— Злодеи из сказок? — устало спросил Вейдер.
— Да нет. Просто злые люди.
— Просто злые люди не изображают из себя идиотов, — быстро и тяжело сказал Тёмный лорд. — И Йода… Он не был таким. Жёстким — да, проницательным, безапелляционным, бескомпромиссным. Но я не представляю его себе идиотски хихикающим или обучающим тебя такому маразму. Он или издевался над тобой или…
— Как это — маразму?
— А он, в сущности, тебя ничему не научил.
— Но я научился… чувствовать через Силу. Воздействовать на предметы через Силу. Видеть будущее. Впрочем…
— Да?
— Там, на Дагоба… Рядом с жилищем Йоды была пещера. Он меня туда направил. И в ней я встретился с тобой… То есть, с фантомом, который я принял за тебя. Я сражался. И победил… Отрубил тебе голову. А потом под шлемом… который частично испарился, увидел моё лицо.
Он очень боялся того, что отец на это-то раз точно посмеётся. Но Вейдер остался серьёзен. Даже слишком.
— Это произошло до того, как я тебе сказал, кто я?
— Да. Как раз перед Беспином.
— Йода тебя похвалил?
— Он решил, что я поддался соблазну… Эмоциям. Что я не прошёл испытание.
— Ну, я не знаю, что от тебя хотел не слишком адекватный учитель учителей, но насчёт тебя скажу однозначно: никакой это не соблазн, мой мальчик.
Люк вздрогнул. Отец его так ещё не называл.
— Возможно, в этой пещере есть нечто, стимулирующее подсознание. Скорей всего, какая-то наркота. Так что второй раз туда входить не советую. Но поединок был вовсе не испытанием, и наслал это не Йода. Это работала твоя собственная интуиция. Тебе ведь внушалось, и вербально, и невербально, той же смертью Кеноби на станции, что ты должен меня ненавидеть, я твой враг и тебе следует меня убить. Вот первый блок твоего видения. Ты включил меч, потому что должен был сразиться со мной, как с врагом. А вот вторая часть — наиболее любопытна. Нет, Люк, это не значит, что в поединке со мной ты в ненависти убил в себе сам себя. Это фонило через все миры — наша с тобой кровь, мой мальчик. Твоё лицо под шлемом — всего лишь голос крови, указание на прямое родство. А это значит, что способности в тебе действительно
— А ты меня чуть не убил!
— Пришлось бы — и убил.
— Пап…
— Мам. Это мир гораздо менее гибок, чем ты думаешь, Люк. В нём порой почти не бывает никакого выхода. Или — или.
— Так ты бы…
— Это не обсуждается, Люк. Я к тебе впервые начинаю что-то испытывать только сейчас. И то когда получаю подтверждение, что ты — часть моей крови. Не надейся на родственные чувства. У меня их вообще нет. Есть чувство соприродности или чуждости. Но пока это для тебя слишком сложно.
— Хорошо, если я такой дурак, то объясни мне по-простому — почему ты считаешь, что Йода сошёл с ума?
— Я говорил так?
— Да.
— Знаю. Но как всегда, когда применяется один термин для всего спектра состояний, очень сложно точно определить, что имеешь в иду. Я бы сказал так: Татуин для Оби-Вана стал спасением. Рядом рос ты, и у старого джедая был смысл жизни. А у Йоды его не осталось. И вот тогда навалилось всё.
— Что?
— Не приведи Сила тебе когда-нибудь испытать, что бывает, когда к тебе приходят все, кого ты когда-либо убил.
— Пап…
— А главное — в переплавке чьей души ты был повинен. Сотни и сотни лет. Препарация, расчленение, изменение душ. Девятьсот лет на благо этой галактики. А потом остаёшься один, на безлюдной планете. И вокруг только зелень, лианы, крокодилы — и мысли. И сны. Ручаюсь, что старый учитель учителей очень не любил спать последние десять лет…
— Пап, ты что?
— А что?
— Ты… его жалеешь?
— Я пл'aчу о всех, с кем сделали то же.
— С Йодой никто ничего…
— Знаешь, каково жить в мире, в котором больше не действует та идеология, которая раньше заполняла собой всю вселенную? Йода очень умное существо. Я в него верю. Но лучше бы он был глуп. Или не потерял веру, как Кеноби. Но Кеноби по сравнению с ним мальчишка. А в девятьсот лет очень трудно оставаться существом веры. Почти невозможно. Мир слишком изучен. Слишком обсосан со всех сторон. Никакого чуда. Только непреложные законы. Идеология, которая представлялась единственным регулятором безопасности в галактике, перестала существовать. А галактика — не исчезла. И не произошло никакой катастрофы. Только дети остались. Дети, о которых ты знаешь, что им уже вживлена идеологическая зараза. Сделана прививка против инфекции. И вдруг… никакой эпидемии. Зато все дети, которых ты привил из соображений безопасности и необходимости, оказались тобой — именно тобой — заражены неизлечимой дрянью. Как ты думаешь, если тебе девятьсот лет и ты понял, что все эти годы был чьим-то инструментом — и во имя чужой безопасности калечил своих детей — ты не свихнёшься?
— Пап… Ты мне внушаешь?
— Я? Я плачу. Горькими крокодиловыми слезами. На протяжении тысяч и тысяч лет мы, одарённые, элита вселенных, убивали друг друга на гладиаторской арене — во имя безопасности тех, кто нас стравил.
— Папа, но… я думал, ты ненавидишь джедаев…
— Я ненавижу ложь. А Орден ею пропитался под самый край. Да, они были уверены в своей правоте. Искреннее, и вины их в том, что они служили оружием — не было. Но поверь, так можно рассуждать только после того, как ты уничтожил это оружие. Когда на тебя идут лучшие представители Ордена с активированными мечами — не до рассуждений. Мы с императором знали, ещё до всего, что Орден джедаев будет необходимо уничтожить. Любого, кто несёт в себе опасность такого оружия. Мы пошли на это без особой радости, но и без особых колебаний. Мы не посыпали потом голову пеплом и не каялись. Мы сделали то, что должны были сделать. Вычистили наш дом. В него войдут наши дети. И пусть на них не будет принуждения и вины. Вся вина на нас. И на нас вся тяжесть. Двух старших ситхах. Двух мастерах. Просто двух старших.