Дары Кандары.Сборник
Шрифт:
скверными, голыми хвостами, шлепающими по половицам. Вот они, цепляясь проворными лапками,
поднимаются по подолу, въедаются в кружева, перегрызают нити… Платье ахнуло и промолчало до самого
рассвета, не слушая увещеваний.
Едва солнце наполнило комнату, двери шкафа с грохотом распахнулись. Свадебное платье грубо
сорвали с вешалки, вытащили наружу и стали топтать ногами, не жалея ни вышивок ни кружев. Красавица
невеста визжала, что никогда не любила этого
холеру, пусть у него выпадут все зубы и останется лишь один – для боли, пусть очередь его кредиторов
протянется от бульвара Капуцинок до Сен-Жермен и у каждого в руке будет большая палка! Дружным
хором причитали мать и сестры покинутой, бранился отец, рыдали слуги. Казалось, хаос продлится вечно.
Наконец невесту успокоили и увели обедать, а опозоренный наряд затолкали в шкаф, чтобы вечером снова
безжалостно вытащить.
Кое-как свернутое его понесли вверх, по узкой и темной лестнице. Зловеще скрипнула дверь, запахло
пылью и плесенью. Платье бросили на старинный резной стул с вытертым сиденьем, не позаботившись
даже поднять с пола белый подол. Скрежетнул засов. Всё.
Платье не умело плакать, и не в силах было сопротивляться. Что оно может – ломать рукава, шуршать
бантами, волноваться легкими кружевами? Судьба его решена, жизнь кончена. Оставалось дождаться крыс.
Часы тянулись томительно долго, с улицы доносился шум экипажей, крики разносчиков, перебранка
прислуги. Наконец, настал вечер. Загорелись тусклые фонари, заспешили в театры нарядные дамы и
прифранченные кавалеры. Подумать только – бал бы уже начался… А оно прозябает здесь, среди старой
мебели, рухляди и тряпья.
– Что, не нравится? – раздался пронзительный голосок.
Ах! Крыса! Перепуганное платье изо всех сил скомкалось на стуле, подобрав повыше юбки и
кружева.
– Время уносит все; длинный ряд годов умеет менять и имя, и наружность, и характер, и судьбу, как
говаривал старик Платон. Вы, случайно, не читали Платона? А я вот, знаете ли, водил близкое знакомство –
корешок переплета, правда, был жестковат…
Читать платье не умело, и разговаривать не хотело. Но философствующему крысу это не помешало –
устроившись поудобней на расшитой подушке для ног, он продолжил вещать, в задумчивости покусывая
собственный хвост.
– Кажется, я нашел достойного собеседника. Платон мне друг, но и истина порой обходится не
дороже сырной корочки в сытый день. Да не пугайтесь так, не дрожите вашими глупыми бантами! Пока мне
интересно беседовать, никто вас не съест, даже лапкой не тронет!
Страх ослаб, а затем и совсем исчез.
платье тихонечко задремало. Так и пошло – дни тянулись за днями, недели за неделями, на чердаке
становилось то теплее, то холоднее, изредка с чердака капало и тогда прибегали служанки с тазами, иногда
снизу заносили очередную ненужную рухлядь. Однажды платье увидело и вредный черный роброн, но
разговаривать с ним не стало. Время шло, крыс старел, толстел и хромал, потом его место занял столь же
просветленный сын, затем внук – тот любил поваляться на пыльном кружеве, декламируя волнительные
рондели…
А потом появились поденщицы в белых косынках и аккуратных передниках. Окна раскрыли настежь,
старые вещи стали вытаскивать прочь – дом продали, рухлядь отправили на помойку. К пыльной ткани
несчастного платья впервые за много лет прикоснулись теплые руки.
– Мари, Жанетт, поглядите какая прелесть! И оно ведь никому не нужно, правда? Позвольте, я его
заберу!
Платье бережно упаковали в серый мешок и понесли по улице. Новый дом оказался куда скромнее – в
шкафу вместо бархата и атласа тихо висели льняные юбки, шерсть и сукно. Благородный наряд вызвал у
них совершенно детский восторг и платье приободрилось. Его долго стирали в трех водах, срезали пышные
банты и половину кружев, заузили юбки и немного расставили корсаж. А затем, затем…
Маленькая церковь в предместье, конечно, не шла ни в какое сравнение с роскошью Сен-Жерве. Но
все же это была настоящая свадьба! Горели свечи, пели мальчики, кюре читал положенные молитвы и рядом
с платьем красовался восхитительный черный костюм. А потом на ступеньках подружки осыпали невесту и
жениха розовыми лепестками. И вечером они танцевали в кафе, кружились без остановки, задевая юбками
мокрый пол. А ночью, осторожно расстегнутое, оно упало на пол рядом с черным костюмом – вот что такое
счастье!
Платье думало, что на этом его судьба завершилась. Но вышло совсем по-другому. Его аккуратно
отчистили, сложили в сундук, напичкав мешочками с нафталином. А затем стали доставать каждый год, в
день свадьбы. Когда хозяйка Фантина ждала ребенка, она только раскладывала его на постели и улыбалась,
когда беременность завершалась – наряжалась и целый вечер танцевала с мужем на кухне. Она любила
своего Жана и свадебное платье тоже любила. И хозяйским дочерям нравилось разглядывать золотое шитьё,
гладить банты и кружева, а когда мама не видит – примерять на себя чудный наряд. Наконец, старшая из