Датское и нормандское завоевания Англии в XI веке

Горелов Максим Михайлович

Большинство книг по нормандскому завоеванию, вышедших в 60-е гг., было приурочено к 900-летней годовщине этого события. Этому было посвящено множество материалов, от научных монографий до весьма интересных популярных публикаций, вроде историко-публицистической повести Р. Фюрно «Завоевание 1066 г.», автор которой хотя и является журналистом, а не ученым, демонстрирует, тем не менее, блестящее знание военной и политической истории эпохи [43] .

Что касается научных работ этого периода, то для них характерен, во-первых, комплексный подход, когда авторы исследуют самые различные аспекты проблемы — политические, экономические, и т. д., а, во-вторых, наличие плюрализма и сдержанности в оценках. Одни исследователи продолжали работать в русле «англо-норманизма», другие — С. Холлистер, Ф. Барлоу — напротив, стали основателями «неофриманизма», и при этом не было больше гегемонии какого-либо одного идейного течения, как прежде; зато стиль и методы все больше унифицировались — бросается в глаза обилие статистики, социологических приемов.

43

Furneaux R. Conquest 1066. L.,1966.

Из «англо-норманистов» 60–70х гг. можно отметить Дж. Ле Патуреля, Х.Р. Лойна, Д. Мэтью. Ле Патурель, сам по происхождению «англо-нормандец» (уроженец Нормандских островов в Ла-Манше) — автор большого обзорного труда «Нормандская империя», в котором эпоха завоевания Англии представлена весьма добросовестным очерком военно-политической истории, причем Ле Патурель прослеживает динамику событий с конца IX — начала X вв., не ограничиваясь англо-нормандским периодом. Книга Ле Патуреля — пример историографии конца XX в.: минимум выводов, максимум информации, обилие социологических и экономических данных. Что касается судеб англосаксонской государственности, то Ле Патурель отмечает силу центробежных тенденций и фиктивность понятия «королевство Англия» в X — первой половине XI вв., учитывая размытость границ, слабость связей между историческими областями страны, фактическое отсутствие какого-либо влияния королевской власти на окраинах, ослаблявшейся по мере удаления от Лондона [44] — в общем, стоит на характерной позиции всех «англо-норманистов».

44

Le Palourei J. The Nonnan Empire. Oxford. 1978. P. 59–60.

Х.Р. Лойн в большей степени следует традиции Дугласа и Стентона. В книге «Нормандское завоевание» [45] он уделяет большое внимание «феодальной революции» в Англии, прослеживая распространение нормандских феодальных держаний в годы завоевания. В политических воззрениях он следует Дугласу, апологизируя цивилизаторскую миссию нормандцев и изображая последних в качестве образца христианской добродетели, но игнорируя остроту этнического конфликта и факты массового истребления саксов.

45

Loyn H.R. The Norman Conquest. L.,1967.

Книга Мэтью «Нормандское завоевание» [46] в целом похожа на работы Дугласа и Лойна, но не содержит четкой концепции и носит в основном описательный характер, поэтому особого внимания вряд ли заслуживает.

В 60-е гг. гегемонию «англо-норманистов» нарушают «неофриманисты»: они, особенно Холлистер, реанимировали англосаксонский патриотизм Фримена, идею уважительного отношения к англосаксонскому наследию, традициям, и выяснилось, что напрасно торийские историки так третировали все это, видя в саксах едва ли не низшую расу. «Неофриманисты» выступили последовательными защитниками идей англосаксонского континуитета. Холлистер отрицал концепцию «феодальной революции», относя зарождение феодализма в Англии к донормандскому периоду и подчеркивая, что качественный скачок в развитии европейской цивилизации в XI в. произошел во всех странах на базе роста производительных сил аграрной экономики, с одной стороны, и изменений в духовной и культурной жизни общества, связанных с реформированием католической церкви — с другой [47] , а не по одной лишь причине повсеместного распространения формально-юридических устоев феодализма (рыцарские держания, и т. д.), на чем делал акцент Стентон. В монографии Холлистера «Англосаксонские военные институты накануне нормандского завоевания» мы видим вполне отвечающее требованиям времени английское войско, относительно развитую военно-феодальную систему, нормальное развитие феодализма с местной германской спецификой — то есть, историческую альтернативу монистической схеме Стентона и Дугласа. На этом фоне успех нормандского завоевания видится чистой случайностью, возможной благодаря гибели лучших сил саксов на севере страны при отражении норвежского вторжения. «Общество и армия не были виноваты в этом», — пишет Холлистер [48] . Далее же, после нормандского завоевания, происходит слияние традиций военного и политического строительства: система замков и рыцарская кавалерия — от нормандцев, сильная пехота на базе народного ополчения свободных крестьян, флот и развитое наемничество — от саксов, и, наконец, сильная верховная власть, консолидирующая нацию; «Это было фактическое использование англосаксонских традиций под властью нормандской короны», указывает Холлистер [49] . Таким образом, он не отрицает позитивных результатов синтеза вообще, как Фримен, но и реабилитирует англосаксонское общество и государственность, их способность нормально развиваться самостоятельно.

46

Matthew D.J.A. The Norman Conquest. L., 1967.

47

Hollister C.W. The impact of the Norman Conquest. L., 1966. P. 2.

48

Hollister C.W. Anglo-Saxon military institutions… Oxford, 1962. P. 151.

49

Ibid. Р. 145; Hollister C.W. Monarchy, magnates & institutions in the Anglo-Norman world. L., 1986. P. 16.

Что касается Ф. Барлоу, то его позиция менее радикальна и по ряду пунктов близка к «англо-норманистам». Он не столь явно апеллирует к англосаксонскому патриотизму, как Холлистер; вместе с тем, его монография «Вильгельм I и нормандское завоевание» является одной из лучших работ последних трех десятилетий в области политической истории нормандского завоевания, отличаясь сдержанностью оценок и скрупулезностью фактов. В коллективном труде «The Norman Conquest, its setting and impact», изданном в 1966 г., в статье «Эффекты нормандского завоевания» Барлоу выделяет в качестве важнейшего последствия завоевания смену почти всей элиты в Англии, как светской, так и церковной [50] ; пожалуй, с этого и началась разработка «концепции элит» в области изучения нормандского завоевания, характерная для историографии 80-х; согласно этой концепции, элиты были основной движущей силой и участником конфликта с обеих сторон, тогда как народ якобы оставался пассивным статистом, которому было мало дела до смены господ. В этом, пожалуй, можно усмотреть разрыв с традицией Фримена и Грина, и определенные реминисценции из консервативной историографии. Впрочем, что до патриотизма, то Барлоу здесь как раз характеризует образ жизни и манеры саксонской знати как более утонченные, чем у франко-нормандцев; он подчеркивает традиционное для германского общества либеральное отношение к женщине и ее правам, и другие преимущества северных нравов над «латинскими» [51] . Но в целом, «патриотизм» Барлоу распространяется только на знать, на элиту, выступающую творцом истории.

50

Bartow F. The effects ol the Norman Conquest // The Norman Conquest,its setting & impact. L., 1966. P. 126.

51

Ibid. P. 130.

Из историографии политической истории нормандского завоевания 60–70-х гг. особо хочется отметить работы Р. Адама и У. Кэпелла. Книга Адама «Завоевание Англии: приход нормандцев» [52] является также одним из лучших образцов подробной событийной истории, доказывающих, как далеко ушла эта история со времен Фримена и Грина, и что хоронить ее, как предлагали Блок и Февр, пока рано. В оценке состояния англосаксонского общества накануне завоевания Адам следует точке зрения Холлистера, считая англосаксонский феодализм и монархию XI в. достаточно зрелыми, не идущими ни в какое сравнение с полиэтническим, лоскутным государством эпохи его объединения (IX–X вв.); таким образом, заслуги нормандцев в собственно объединении страны несколько бледнеют, как и в отношении «феодальной революции». «Англия не была архаической, изолированной страной», — указывает Адам [53] . Хотя четкая политическая организация феодальной системы была ярче выражена, конечно, в Нормандии, в плане культурной и религиозной жизни эта страна не была настолько же передовой по сравнению с Англией [54] , как считали Стентон и Дуглас. Кроме того, если в Англии сохранялся партикуляризм местных аристократических группировок и распри между ними, то там же, однако, не было известно феодальное право частной войны, бытовавшее в континентальной Европе [55] . Так что достоинства и недостатки в политическом устройстве имелись у обеих сторон. Что же касается самого завоевания, то здесь Адам разделяет взгляды Барлоу, подчеркивая решающую роль знати в событиях с обеих сторон и считая остальное население достаточно пассивным. Все действующие лица книги — это представители элит, англосаксонской и нормандской. Основной целью Вильгельма Завоевателя Адам видит смену элиты в завоеванной стране — с помощью конфискации земель и имущества, смешанных браков, прямого истребления, принудительной эмиграции, и т. д. Англосаксонское сопротивление Адам оценивает как сугубо аристократическое — отсюда его разбросанность и малочисленность: если бы конфликт носил этнический характер, отмечает Адам, то размеры армий XI в. вряд ли позволили бы справиться с народным сопротивлением англосаксов [56] , не заставившим бы себя долго ждать. Вместе с тем, он местами противоречит самому себе, отмечая факты перерастания аристократического сопротивления в массовое по мере роста недовольства населения разорениями и бесчинствами со стороны нормандцев. Впрочем, опустошение Севера 1069 г. Адам объясняет чисто военной необходимостью, стоявшей на повестке дня, а не «расовым» характером войны Вильгельма против саксов; то же самое он относит к англонормандской экспансии в Уэльс и Шотландию, усилившейся в ходе и после нормандского завоевания: там повторялась та же схема, что и в самой Англии перед этим [57] .

52

A conquest ol England: coming of the Normans. L.,1965.

53

Adam R. A conquest оf England… Р. 75.

54

Ibid.

55

Ibid. Р. 23, 75.

56

Adam R. Op. cit. P. 59, 152.

57

Ibid. P. 65, 150–151.

В целом, главная мысль книги — решающая роль элит в этом конфликте, где выигравшей стороной оказались франко-нормандские бароны; народ оставался в стороне от событий, поскольку чувство патриотизма тогда еще было слабо развито у масс, как и национальное сознание вообще, считает Адам. Что же до этнических разногласий между элитами, то «верность, а не национальность» была главным критерием для Вильгельма Завоевателя — главы новой, смешанной этнически аристократии. Нормандское завоевание — это процесс прихода к власти новой элиты; восстание эрлов 1075 г. доказало, по мнению Адама, приоритет групповых интересов знати над этническими чувствами [58] .

58

Ibid. Р. 46, 192, 228.

У. Кэпелл в объемной монографии «Нормандское завоевание Севера», наоборот, выдвигает на первый план этническую и этнокультурную сторону конфликта, делая акцент на крайней обособленности английского Севера, обусловленной особенностями этнополитической истории, в результате чего здесь произошло неповторимое наслоение друг на друга кельтского, патриархально-англосаксонского, скандинавского элементов, и сложился особый уклад жизни, тяготеющий к варварскому Северу Европы в широком смысле. Кэпелл задался целью проследить социально-политическую эволюцию региона на протяжении всего XI в. Нормандское завоевание выступает важным эпизодом в этой эволюции, но Кэпелл видит в нем скорее продолжение прежних попыток королей Уэссекса, Юга, включить Север в орбиту влияния их власти. Кэпелл отмечает, что даже при Вильгельме Рыжем Север Англии еще не стал де-факто частью королевства и даже не был описан в «Книге Страшного Суда» [59] . Отрезанный от Юга и исторически, и географически, Север выступает у Кэпелла как раз очагом массового сопротивления нормандцам — как и всем прежним «объединителям» с Юга, в котором и элита, и народ, связанные патриархальными связями, вместе выступали в защиту привычного архаичного уклада жизни от чуждого культурного влияния. Вместе с тем, легко заметить, что северная знать, погрязшая в междоусобицах, весьма напоминает полуварваров-саксов из книг Стентона и Дугласа. Кстати, Кэпелл рассматривает в основном Нортумбрию, несколько обходя стороной Восточную Англию и некоторые другие области Денло, хотя закономерности этнокультурного и социально-политического развития там были, вероятно, аналогичными. Кэпелл также отмечает факт смены элиты на севере Англии на нормандскую как важную составляющую интеграции региона в английское королевство в конце XI — начале XII вв. [60] Анализ нормандского завоевания в общем контексте централизаторской политики короны по отношению к полунезависимым окраинам страны в книге Кэпелла перекликается с проблематикой уже упоминавшейся статьи П. Вормальда «The making of England».

59

Kapelle W. The Norman Conquest of the North: the region & its transformation 1000–1135. L., 1979. P. 11–12.

60

Kapelle W. Op. cit. Р. 148.

Из историографии 60–70-х гг. можно упомянуть также Э. Линклейтера, который, как когда-то Грин, рассматривает нормандское завоевание без отрыва от предшествующей этнополитической истории страны, тесно связанной со скандинавской историей. Однако его книга «Завоевание Англии» [61] не вполне удачна по построению и страдает некоторой сумбурностью изложения, разбросанностью материала, отсутствием концепции. Впрочем, она лишний раз напоминает о важности скандинавского фактора в этнополитической истории Англии, в частности, в складывании региональных различий и особенностей уклада жизни, отмеченных Кэпеллом.

61

Linklater Е. The conquest ol England. NY, 1968.

Говоря об историографии 80-х гг., нужно отметить, что, видимо, по причине 900-летнего юбилея «Книги Страшного Суда» (1086–1986), большинство работ по нормандскому завоеванию было посвящено социально-экономической проблематике. По собственно политической истории вопроса за последнее десятилетие не было создано столь значительных работ, как рассмотренные выше, как и ничего нового в концептуальном плане. Кроме того, внимание к «Книге Страшного Суда» обратило взоры историков в основном к англо-нормандской эпохе, отодвинув период завоевания на задний план. Впрочем, все эти новые работы обнаруживают интересную тенденцию к исследованию социальных и демографических аспектов нормандского завоевания, что тоже весьма полезно.