Давай поговорим! Клетка. Собака — враг человека
Шрифт:
— Не хулиганьте!
— Я не хулиганю.
— Никитка, вызывай милицию!
Гостю показалось, что его снова шарахнули по голове, только чуть-чуть слабее, чем в первый раз. В-третьих, зачем эта старуха хочет, чтобы он вызвал милицию; во-вторых, откуда она знает его? И во-первых, почему так фамильярно к нему обращается?
— Хорошо, я вызову милицию, если вам очень хочется, но это не нужно. У меня к вам безопасное дело.
— И психиатричку, Никитка, и психиатричку, — командовала за дверью старуха. И тут наконец
— Я все понял! — сказал первый. Одной рукой он нажал звонок, другой достал из кармана пачку денег.
— Учтите, милиция уже выехала.
— А я принес долг. Не вам, не бойтесь, Савелию Никитичу. А милицию я уважаю.
Никита повертел перед глазком пачку денег. Это видение установило за дверью тишину. Неизвестно чем чреватую.
— Давным-давно занимал, теперь могу отдать, понятно?
Вот это «давным-давно» и смутило, как потом выяснилось, невидимую жительницу квартиры.
— Все равно я не могу впустить вас в дом. Я одна, а по нынешним временам…
— А Никита? — спросил Никита, он не счел возможным применить домашнее уменьшительное имя.
— Спускайтесь во двор. Садитесь на качели. Когда я увижу вас в окно, спущусь.
Пытаясь разобраться в своем недоумении, нестудент пошел вниз. По дороге он обнаружил, что помимо недоумения испытывает и сильную досаду. Не так он представлял себе начало этого дела. Слишком не так.
Может быть, имеет смысл уйти? О чем беседовать с этой помешавшейся на бытовой бдительности дурой? Неизвестно даже, кто она ему. Не исключено, что просто домработница.
И на какой почве завелся у них этот Никитка?
Раскачиваясь на поскрипывающих качелях, бороздя каблуком сухой песок, Никита следил за дверью парадного.
Появилась.
Нет, не она. Он был доволен тем, что к нему подойдет не эта сухопарая дылда в зеленом платье и белом платочке, с усохшей авоськой в жилистой руке. Уходи, уходи. Сгинь за поворотом!
С расстояния в двадцать шагов недоверчивая хранительница квартиры показалась Никите даже отчасти привлекательной. Округлая, осанистая, невысокая пожилая мадам. Гладко зачесанные черные волосы, платье… он не успел рассмотреть, она уже подошла.
— Это вы, — сказала она утвердительно.
Отброшенное в момент вставания, сиденье качелей ударило Никиту под коленки, и сразу обнаружилась некоторая неустойчивость его положения.
— Я.
— Что за деньги?
Никита внимательно поглядел на пачку десятитысячных бумажек.
— Российские рубли.
— Продолжаете придуриваться?
— Нет, нет, — замотал головой молодой человек, — меня зовут Никита.
Острые, черные глаза женщины подернулись пеплом сдерживаемого гнева. Ничего не сказав, она развернулась и пошла к дому. Никита догнал ее и стал на бегу предъявлять ей многочисленные, заранее приготовленные документы.
— Это правда, я не шучу, с самого начала не шучу. Я правда Никита, вот паспорт.
Женщина остановилась и процедила почти не открывая рта:
— Какого черта вы мне суете свою сберкнижку?
— Ах да, это потом, сначала паспорт, я же понимаю. Смотрите, смотрите, Никита Добрынин.
— Ну и что?
Многочисленные бледные морщины сбегались к глазам, губы тоже изрезаны мелкими вертикальными морщинками. На щеках светлый пушок.
Никита поскреб кончик своего носа открытым паспортом.
— А вы кто?
Морщинки у глаз сделались резче, она прищурилась.
— Меня зовут Варфоломея Ивановна. Я жена Савелия Никитича. А вот кто вы такой?
— А тот юноша, что должен был вызвать милицию и психушку, ваш сын?
Варфоломея Ивановна поправила газовый платок, прикрывавший присыпанную пигментными пятнами шею. Никита тоже что-то поправил в своем туалете.
— Я тоже сын Савелия Никитича.
Короткие пальцы мадам еще раз прошлись по газовой ткани.
— Ну что ж, я ждала чего-нибудь в этом духе. Ну-с, и что дальше?
— Дальше?
— Да, я хочу узнать, не считаете ли вы меня своей матерью?
— Моя мама умерла. Недавно.
— И на том спасибо.
— Не надо так говорить о моей матери.
Варфоломея Ивановна пригладила волосы.
— Да, лучше об отце. С чего это вы решили, что Савелий Никитич ваш батюшка?
— Мне так сказала мама. Она меня никогда не обманывала. Никогда.
— Если это ваш единственный аргумент, то я все же вынуждена буду сказать несколько нелестных слов в адрес вашей родительницы.
— Не надо.
Варфоломея Ивановна шумно втянула воздух злыми ноздрями.
— Вот второй аргумент, — Никита протянул собеседнице давешнюю сберкнижку.
Собеседница брезгливо убрала руки за спину.
— Ну и что?
— Двадцать шесть лет назад, — изо всех сил сдерживаясь, начал говорить Никита, — ваш муж и мой отец вел раскопки недалеко от города Калинова…
— Ах, Калинова! — встрепенулось в даме все ее ехидство.
Тем не менее, название города о чем-то ей говорило.
— Да, Калинова. Это замечательный центр старинной архитектуры, а моя мама работала тогда в библиотеке. Там же они и познакомились.
— Понятно.
— Вот видите, вы способны.
— Что я способна?
— Не злиться, а верить. Через девять месяцев, как и положено, родился я.
— Значит, вы не недоносок?
— Потом тяжело болел, но родился совершенно здоровым.
— А чем болели, молодой человек?
— Это долго рассказывать. Если мы познакомимся поближе…
Варфоломея Ивановна опять пригладила волосы, кажется, она успокаивала себя этими движениями.