Давай поговорим! Клетка. Собака — враг человека
Шрифт:
— Но ты же просто лежал.
— Три года.
— Это ведь прошло все, да?
— Не все.
Пауза. Тихое борение дыханий. Каких-то мыслей шевеление.
— Что ты хочешь сказать?
— Я уже почти все сказал. Два раза.
— А именно.
— Железа, вот здесь.
— Вот здесь? — спросили прикоснувшиеся губы.
— Ты пойми — железа.
— Я понимаю.
— Они все связаны, она и остальные.
— Так ты хочешь сказать…
— Да. Мне трудно спать с женщиной. Вернее, совсем не могу. А жаль.
— Правда? —
Никита кивнул, но понял, что в темноте и в лежачем положении этого недостаточно, и сказал:
— Правда.
Она продолжала молчать и прижиматься к нему. Дыхание не сделалось менее горячим. Сейчас она успокоится, остынет, встанет, оденется, и они будут друзьями, с надеждой, переходящей в уверенность, думал Никита. Женщины охотно заводят себе приятелей импотентов.
— Значит, импотент?
— Да.
— А это что, а?!
Каким-то одним кинжальным усилием проницательная женщина вскрыла джинсы уклончивого партнера и на свет явилось то, что она имела в виду все дни их знакомства, а сегодня особенно. Явилось оно во всей устрашающей красоте и, безусловно, не поддающейся сомнению мощи.
— Что это, Саша?!
— Я не Саша, — закричал в отчаянье Никита.
— А кто же ты?
— Я подлец.
— Оч-чень может быть, — забормотала полуобманутая, изготавливаясь для решительного рывка. Никита вовремя почувствовал приближение опасности, и когда возмущенная гостья рванулась, чтобы впиться зубами в горло его лучшему другу, он ловко повернулся на левый бок и начал отползать.
— А-а-а! — закричала стоящая на четвереньках она, — я поняла!
— Да ничего ты не поняла, — сокрушенно отвечал все дальше уползавший хозяин кровати.
— Ты голубой!
— Да нет же!
— Тогда почему?! — и она бросилась за ним в погоню и очень скоро догнала, потому что движения беглеца в полуспущенных джинсах были затруднены. Сцепившись в тяжелой схватке на другом конце ложа, странная пара на мгновение застыла, а потом глухо рухнула на пол. И уже там, на полу, Никита, тяжело дыша, сказал:
— Я хотел, честно говорю, хотел тебя трахнуть.
— Так что же тебе мешает? — спрашивала партнерша, возмущенно потрясая свидетельство его мужского достоинства.
— Нельзя, пойми, нельзя!
— Это почему же нельзя? Я согласна!
— Нет! — вскрикнул Никита, окончательно вырываясь из женской руки. Она осталась сидеть ни с чем на полу.
— Так почему же нельзя? — с животной, смертельной обидой в голосе спросила она.
Никита торопливо застегивал джинсы.
— Понимаешь, я тебя люблю.
— Ах вот оно что.
— Но по-настоящему.
— Понимаю, понимаю, — бешено сверкая глазами, кивала сидящая.
— Это не то, что ты думаешь.
— А я ничего не думаю. Пока.
— Я люблю тебя сильнее, чем ты представить себе можешь.
— Даже трахнуть хотел, да?
— Прости меня за это.
— За то, что хотел, или за то, что не стал?
— За все прости.
— Знаешь что?
— Что?!
Она схватила настольную лампу с прикроватной тумбочки и изо всех сил швырнула в него. Попала. Но руки Никиты, свободные от возни с джинсами, лампу поймали, причем таким образом, что она оказалась совершенно невредимой.
— Ты мне правда нравишься. И как женщина. Я еще никому этого не говорил.
— Ты подлец, Саша.
— Я не Саша.
— Правильно, ты не Саша, ты козел.
— Я должен был тебе объяснить, ты страшно привлекательная женщина…
— Страшно, страшно, и ты скоро это поймешь, мразь.
— Я очень не хочу, чтобы ты… я даже не знаю, как тут говорить… Мне, наверное, хуже, чем тебе.
— Будет хуже, не сомневайся.
Она встала, оделась, подошла к Никите и влепила ему тяжеленную пощечину.
И расхохоталась.
— Так ты плачешь, ублюдок. Вот какие мы чувствительные. Но это только начало, слезки-то ведь не кровавые пока.
Произнеся эту эффектную фразу, она вышла в коридор и быстро направилась к двери. Но возле нее остановилась. Какая-то мысль образовалась в ней. Помедлив несколько секунд, она решительно шагнула в сторону комнаты с телефоном, бодро вошла туда, предваряя свое появление вопросом:
— Что тут у вас?
13
— Кто там?
Никита замялся. Он не знал, как себя назвать, ему нужно было знать, кто спрашивает.
— Кто это?! Я же вижу, что кто-то есть!
Доносившийся с той стороны женский голос видоизменился — говорящая приблизила глаз к дверному глазку.
— Мне нужен Савелий Никитич.
— Его нет, а кто это?
— Где ОН?
— А кто вы такой?
— Должник.
— Кто-кто? Савелий Никитич уже давно не преподает и никакими задолженностями не занимается.
Никита понял, если не убрать это препятствие в виде одноглазой двери, разговор уползет в кювет полного бреда.
— Откройте, пожалуйста.
— До свидания, молодой человек.
— Послушайте…
— Да чего вам надо?!
— Савелий Никитич…
— Его нет, я уже говорила.
— А когда он будет?
— Неизвестно. Очень нескоро.
— Послушайте, я не могу ждать.
— Обратитесь к другому преподавателю.
— Я не студент.
На несколько секунд за дверью установилось молчание. Сообщение, что звонящий не студент, потрясло родственницу Савелия Никитича. Родственницу ли? Когда молчание стало растягиваться до размеров неловкости, Никита снова потянулся к звонку. Может, обладательница этого отвратительного, пожилого, истеричного голоса пошла позвать кого-нибудь помоложе и поразумнее? Не повезло, опять захрипела припавшая к глазку бронхиальная астма шестидесяти лет.