«Давай полетим к звездам!»
Шрифт:
– У меня нет первоначального варианта статьи, - я сажусь на диване и сокрушенно развожу руками.
– Перед вычиткой помощник Глуховцева отобрал у меня все три напечатанных экземпляра. И даже заставил выдрать и забрал странички с пометками из рабочего блокнота. Секретность, понимаешь ли!
– Хорошо, давай попробуем восстановить большой материал из этого ошметка, - предлагает Инга.
– Не хочу читать и править этот опус, - раздраженно огрызаюсь я.
– Вообще не желаю к нему прикасаться. Противно, понимаешь?
– Понимаю, - Инга кладет теплую ладошку мне
– Ну, хорошо, давай я буду читать текст в голос, а ты будешь меня останавливать и вносить поправки.
– Давай, - соглашаюсь вяло. Соглашаюсь не потому, что мне хочется исправить продукт “письмотворчества” глуховцевских помощников, а только потому, что не хочу обидеть отказом Ингу.
Она терпеть не может, когда я впадаю в депрессию и, как Инга говорит, становлюсь похожим на “спящую медузу”. Слава Богу, что рефлексирую по поводу неудач я крайне редко. “Хвост всегда нужно держать пистолетом!” - вот мой жизненный принцип.
– А потом мы вместе напишем окончательный текст. Ты прелесть!
– тянусь к ней, чтобы поцеловать в персиково-нежную щечку, но Инга ловко уворачивается и шутливо грозит пальчиком:
– До конца работы - никаких поцелуев. Даже не надейся!
Я вздыхаю и снова растягиваюсь на диване:
– Ладно, поехали...
Инга, кашлянув, принимается за чтение:
– “А вместо сердца - пламенный мотор!”. Заголовок такой... И подзаголовок: “Беседа с главным конструктором ракетных двигателей Валентином Петровичем Глуховцевым”.
Она замолкает, недовольно надувает губки и сообщает:
– Заголовок, согласись, трафаретный. Литературным штампом попахивает... Сам придумал или...
– Или, конечно. Их вариант. Фирменно-глуховцевский. Глуховцевско-фабричный. Но предлагаю его таким и оставить. Дабы не дразнить гусей с первой же строчки.
– Как скажешь, - Инга пожимает плечами и продолжает чтение:
– “Академик Академии наук СССР, Главный конструктор большинства советских ракетных двигателей Валентин Петрович Глуховцев - фигура в ракетостроении и космонавтике известная. Для специалистов космической отрасли в рекомендациях и представлениях он не нуждается. Не будет преувеличением сказать, что почти в каждом космическом пуске есть немалая доля творческого вклада академика Глуховцева и его сотрудников”. Гм, не очень ли скромно?
Инга иронически хмыкает. Она органически не переносит хвастовства. Даже на бумаге.
– Так все и есть, - констатирую я.
– Глуховцев действительно настоящий корифей ракетного двигателестроения. На его двигателях летает большинство наших космических и боевых ракет. Исаин, Кузнецовский, Люльков даже отчасти с ним сравниться не могут. А для самого Глуховцева ракетные двигатели - основа всего космического аппарата. Знаешь, какая у него любимая поговорка? “С хорошим двигателем даже забор взлетит”.
Инга недовольно поводит бровями и продолжает чтение:
– “Среди коллег Валентин Петрович слывет человеком обаятельным, умным и очень скромным. Его авторитет у сотрудников конструкторского бюро беспрекословен”. Что, и это правда?
– Как тебе сказать... Перед поездкой к Глуховцеву я разговаривал с нашим
– А твои личные впечатления о Глуховцеве?
– Очень корректный и сдержанный человек. Не подвержен резким перепадам эмоций. Пилипенко утверждает, что никто и никогда не слышал, чтобы Валентин Петрович кого-то отругал или устроил разнос. Даже в самых критических ситуациях он, как говорится, застегнут на все пуговицы.
– А внешне он как?
– Инга заинтересованно вскидывает взгляд.
– Как одевается?
– Седовласый, стройный, двигается очень неторопливо, -припоминаю я.
– Мягкий голос, какой-то очень уж спокойный, обволакивающий. У него явный талант о самых интересных вещах рассказывать обыденно и без лишних эмоций.
– Одежда?
– напоминает Инга.
– Глуховцев был одет в безупречно отглаженную темно-коричневую тройку. Белая рубашка с накрахмаленным воротником, темный галстук. И на лацкане пиджака такой же значок со странной подписью Гагарова, как у Королевина и Михеева...
Инга и снова углубляется в чтение:
– “Ракетными двигателями Валентин Петрович Глуховцев стал заниматься значительно раньше корифеев ракетной техники Цандерова и Королевина”.
– Вот здесь стоп, - прерываю Ингу.
– Есть дополнительные подробности. Глуховцев слишком многое опустил в окончательном варианте интервью.
– Например?
– Инга целится карандашом в текст статьи, готовясь вносить поправки.
Морщу лоб, припоминая.
– Валентин Петрович родился в Херсоне. Работал на заводе слесарем. Ракетной техникой увлекся еще в юношеские годы. Представляешь, в пятнадцать лет он уже переписывался с самим Циолковским, а в шестнадцать - написал первую научную работу!
– Вундеркинд, - с уважением произносит Инга, делая пометки в тексте.
– После окончания университета Глуховцеву поручают разработку ракетных двигателей в Газодинамической лаборатории, - продолжаю я.
– Затем он возглавляет отдел в Реактивном научно-исследовательском институте Наркомата Обороны. А в марте тридцать восьмого его репрессируют...
– Конечно, по доносу коллег и товарищей?
– криво усмехается Инга.
– Кто-то позавидовал успехам?
– Нашелся такой подонок, - киваю в ответ.
– Глуховцев получает восемь лет исправительно-трудовых лагерей. Сидит в Лефортово, а потом его переводят в Астрахань. Валентин Петрович занимается конструированием ракетных двигателей для самолетов. Знаешь, как он подписывал свои приказы в астраханской “шарашке”? “Главный конструктор заключенный номер 5134 Глуховцев”. В сорок четвертом его досрочно освобождают, а в следующем году он уже в Германии -собирает остатки немецкой “Фау”. С этого времени Глуховцев становится первым лицом нашего ракетного двигателестроения. Записала?