Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам
Шрифт:
Я читал журналы целый день, а за пять минут до окончания работы спрятал их в ящик стола и дважды повернул ключ. «Точно по курсу!» — одобрительно воскликнул Черня и ушел, забыв запереть свой стол.
Зусманович познакомил меня с геноссе Венцелем — толстощеким плешивым дядькой, и тот заверил, что уже через полгода я буду говорить по-немецки, как депутат рейхстага… Сегодня он дал мне первый урок и даже похвалил за произношение.
В общежитии Первого дома Советов, — вот это высокое здание на углу Тверской и Охотного ряда, где, как говорят, до революции был самый роскошный отель «Националь», — мне предоставили замечательную кровать с пружинным матрацем и тумбочку из красивого блестящего дерева.
А хорошо ли это, Митька Муромцев? Может, думаешь, что ухватил бога за бороду, «достиг я высшей власти» и всё такое прочее?
Нет, Тоня, это не ты меня спрашиваешь, а я сам. И ответить я должен собственной совести, которая почему-то ехидно всматривается в меня твоими темно-серыми глазами. Нет, ты подожди минуту… Вот есть такое слово — карьерист. Оно и цеплючее и совсем гладкое, как разрезной нож из слоновой кости. И где-то рядом с ним существует другое — подлец. Если наложить их одно на другое, то они сольются, как два равнобедренных треугольника.
Карьерист на славу работает локтями, а когда понадобится — плюхается на брюхо, и ему наплевать, что под брюхом грязь.
Мы все презираем карьеристов. От них воняет плохим цветочным одеколоном. Ну точно так, как от Юрки. Ведь и он на поверку оказался самым обыкновенным карьеристом. А уж каким благородным рыцарем представлялся! Прямо тебе граф де ла Фер, то есть Атос.
Если бы не Юрка, не дружба с ним, никуда бы мы с Сергеем из Ленинграда не уехали. Руководили бы своими пионерскими базами, и всё тут. Но Юрка уговорил нас ехать вместе с ним. «Создается орден странствующих рыцарей, — азартно говорил он. — Искателей правды. На щитах — глаз орла. Рыцари зорко всматриваются в даль».
Юрку, как и многих других партийных и комсомольских работников Ленинграда, разделявших взгляды так называемой новой оппозиции, направили в распоряжение ЦК ВКП(б).
«Вот, — говорил он своим звенящим напряженным тенором, — вырывают с корнем. Из родной питерской почвы. Бросают на ответственную советскую работу. — Тут он пренебрежительно хмыкал. — Подумаешь, чем удивили — от-вет-ственная! Нас, братцы, не купишь, не на таковских напали».
Мы смотрели на чеканный профиль Юрки, на его соболиную, презрительно приподнятую бровь и просто млели от восторга. Ну и парень! Выкован из булатной стали. С таким дружком хоть на край света! Просто поразительно, что Юрку на Выборгской стороне так и не оценили. Заведовал учетно-статистическим отделом райкома комсомола. Даже в члены райкома никогда не избирался. А мог бы быть ого кем!
Вот он и предложил: «Поедемте вместе, ребятишки. Не всю же жизнь в красных галстуках щеголять. Пора и вам браться за настоящее дело. Не маленькие, слава аллаху!»
И в самом деле, не маленькие! Мне шел восемнадцатый, Сережа на три месяца старше.
А что, если и в самом деле поехать? На Дальний Восток, к берегам Тихого океана, или в Туркестан, для ликвидации остатков басмачества. Посоветовались мы с Серегой и решили — едем. Но только уж не на пионерскую работу. И тут пришлось схитрить. Пошли прямо в губком партии, и нас, под горячую руку, снабдили направлением в ЦК, и тоже для использования на советской работе. Вышли мы с Сергеем из Смольного важные-преважные. Как же: недавно приняты в кандидаты партии, а в кармане направление в ЦК! И хотя ни я, ни Сережа никакого отношения к оппозиции не имели, нам представилось, что вот и мы теперь «страдаем за правду». Смешно и даже немного стыдно вспоминать об этом. Получилось вроде как бегство в Америку, к индейцам…
В Москве, не заходя в Центральное бюро юных пионеров, отправились мы вместе с Юркой в орграспред ЦК, и все трое получили путевки на Северный Кавказ. Приехали в Ростов-на-Дону и попали к старой большевичке, грозной Розалии Самойловне Землячке. Она сразу же предложила нам отправиться в Сальские степи. Нам с Сергеем было решительно всё равно куда ехать, — чем дальше, тем интереснее, но Юрка почему-то заупрямился и заявил, что намерен остаться в краевом центре.
«Ну а вы что скажете, товарищи?» — спросила Розалия Самойловна и посмотрела на нас с Сережей сквозь овальные стеклышки пенсне.
Я глянул на Юрку. Он сидел, задрав голову и бросив ногу на ногу, непреклонный, неуступчивый, принципиальный… «Нам бы — с Юркой», — выдавил я с трудом.
Землячка закурила новую папиросу, еще раз посмотрела на нас, потом на Юрку и вдруг, совсем неожиданно, рассмеялась: «Куда конь с копытом, туда и рак с клешней! Так у вас получается, молодые ленинградские товарищи. Подумайте и приходите завтра».
Но завтра мы, по настоянию Юрки, пошли уже не к ней, а к товарищу Микояну.
Анастас Иванович, тонколицый, смуглый, в синей кавказской рубашке, туго перетянутой в талии, неторопливо прохаживался по своему кабинету, курил душистые сухумские папиросы (мы с Юркой тоже попробовали по одной) и рассказывал нам об огромном крае снежных гор, полноводных рек и бескрайних степей.
Мы сидели не шелохнувшись. Сергей шепнул мне: «Давай проситься в Чечню». Я возразил: «А чем хуже Кабардино-Балкария?» Но Юрка покрутил головой и отчеканил: «Думаю, что самым целесообразным будет использовать наш ленинградский опыт на работе в краевом центре». Он имел в виду Ростов-Дон.
Микоян прищурился: «Ленинградский опыт, да еще у такого молодого товарища, как ты, конечно, нельзя держать под спудом. Подумай ты, подумаем и мы — как тебя лучше использовать». Неожиданно обратился ко мне и Сергею: «А вам, друзья, прямая дорога к Евсееву, в крайкомол. Не вижу никакой надобности отбирать вас от комсомола. А что приехали на Северный Кавказ, это хорошо! Глаза есть — увидите, сердце есть — полюбите».
Когда мы вышли из приемной, Юрка протянул, несколько в нос: «Хитрейший деятель. Сам покупает, а делает вид, что продает». — «Брось ты, — сердито оборвал Сергей. — Только и заботы у товарища Микояна, чтобы тебя за сходную цену приобрести… Нужен ты ему больно!» — «Но, но, без хамства! — сказал Юрка. — С командором ордена полагается разговаривать на полтона ниже». — «Ну а если командор не прав?» — спросил я. «Командор прав всегда. На то он и командор», — нравоучительно заметил Юрка. И мы пошли обедать в крайкомовскую столовку.
А через несколько дней оказалось, что Юрка — самый обыкновенный перевертыш.
…Сам не знаю, как это получилось, что я попал на Страстной бульвар. Вот и бронзовая спина Пушкина; заслоняющая куполы Страстного монастыря. Надо зайти к Елисееву и купить французскую булку на ужин.
Миновал «Люкс» (это — общежитие работников Коминтерна); я когда-то заходил туда к Тарханову. А вдруг мне тоже там дадут комнату…
Мальчишка-папиросник оглушительно завопил:
— А вот «Ява», «Ира» для курильщиков всего мира!