Давид и Голиаф. Как аутсайдеры побеждают фаворитов
Шрифт:
«Если бы он тогда не пришел, все могло обернуться иначе, – заметила Уилма. – Оглядываясь назад, я понимаю: этот человек заставил нас подумать об альтернативе. Мы спросили друг друга: “Как нам с этим справиться?”»
Дерксены отправились спать, по крайней мере попытаться. Завтра предстояли похороны Кэндис. После похорон супруги согласились пообщаться с прессой. Там собрались практически все СМИ провинции. Исчезновение Кэндис потрясло весь город.
– Как вы относитесь к тому, кто сотворил такое с Кэндис? – спросил один из журналистов.
– Мы бы хотели узнать, кто это, чтобы поделиться с ним или с ними любовью, которой, по-видимому, они обделены, – ответил Клифф.
Затем слово взяла Уилма:
– Больше всего мы хотели найти Кэндис. Мы нашли ее. Сейчас я не могу сказать, что прощаю этого человека.
Но ударение было сделано на слове «сейчас».
– Все мы в своей жизни совершали что-то ужасное или испытывали потребность совершить.
Можно
Разница между ними заключалась в разном отношении к тому, чего можно добиться с помощью власти и силы. Супруги Дерксен сопротивлялись естественному для родителей желанию отомстить, потому что были не уверены в последствиях. Они не верили в силу гигантов. Клифф и Уилма воспитывались в религиозных традициях меннонитов. Меннониты – пацифисты и аутсайдеры. Семья Уилмы эмигрировала из России, где в XVIII веке обосновалось много меннонитов. После Октябрьской революции во время правления Сталина меннониты подвергались постоянным и жестоким гонениям. Целые меннонитские деревни были стерты с лица земли. Сотни мужчин были сосланы в Сибирь, их фермы разграблены и сожжены дотла, в результате чего жители массово эмигрировали в Соединенные Штаты и Канаду. Дерксен показала мне фотографию своей двоюродной бабки, сделанную много лет назад в России. Ее бабушка рассказывала о сестре, со слезами глядя на эту фотографию. Двоюродная бабка работала учительницей в воскресной школе, к ней тянулись все дети. А во время революции пришли вооруженные люди и зверски расправились с ней и детьми. Уилма поведала о дедушке, который просыпался посреди ночи от кошмаров, навеянных происходящими в России событиями, а утром вставал и отправлялся на работу. Ее отец как-то решил не подавать в суд на человека, задолжавшего ему крупную сумму денег. «Это то, во что мы верим, и вот так мы живем», – так он частенько повторял.
Некоторые религиозные движения восхваляют как героев великих воинов или пророков. У меннонитов таким героем был Дирк Виллемс, арестованный за религиозные убеждения в XVI веке и брошенный в тюремную башню. Свив веревку из обрезков ткани, он вылез из окна и перебрался через покрытый льдом крепостной ров. Тюремщик попытался его догнать, но Виллемс благополучно добрался до противоположного берега, а вот его преследователь провалился под лед в ледяную воду. Виллемс остановился, вернулся и вытащил того из воды. За свой добрый поступок Виллемс был водворен в тюрьму, подвергнут мучительным пыткам, а потом медленно сожжен на костре, пока семьдесят раз подряд читал «Господи, Боже мой» [65] .
65
Книга «Прощение амишей» повествует о молодой матери из общины амишей, чей пятилетний сын был сбит мчавшейся на большой скорости машиной. Амиши, как и меннониты, – наследники традиции Дирка Виллемса. Так же, как и меннонитам, им пришлось немало страдать на заре своей веры. В преданиях меннонитов и амишей можно найти немало историй, подобных описанной ниже:
Когда полицейский посадил водителя машины в патрульный автомобиль, чтобы проверить уровень алкоголя, мать покалеченного ребенка вместе с дочкой, цеплявшейся за ее платье, подошла к машине и попросила: «Позаботьтесь о мальчике». Предположив, что она имеет в виду тяжело пострадавшего сына, полицейский ответил: «Сотрудники скорой помощи и врач сделают все возможное. Остальное зависит от Господа». Женщина указала на подозреваемого на заднем сиденье полицейской машины: «Я говорю о водителе. Мы прощаем его».
«Меня учили иному восприятию несправедливости, – объясняет Дерксен. – Так меня учили в школе. Мы изучали историю гонений. В нас закладывалась эта философия мученичества, восходящая еще к XVI веку. В основе философии меннонитов лежит принцип “Мы прощаем и двигаемся дальше”». Для меннонитов прощение является религиозным императивом: прощать тех, кто причинил боль. Но это также практичная стратегия, выросшая из убеждения в наличии у механизмов возмездия серьезных ограничений. Меннониты верят в перевернутую U-образную кривую.
Майк Рейнольдс не понимал сути этих ограничений. Он свято верил в то, что государство и закон могут восстановить справедливость за счет правосудия. В какой-то момент нашей беседы Рейнольдс упомянул позорное дело Джерри Девейна Уильямса, молодого человека, которого арестовали после того, как тот украл кусок пиццы у четверых детей на пирсе Редондо-Бич к югу от Лос-Анджелеса. Поскольку у Уильямса уже имелось пять судимостей по самым разнообразным обвинениям, начиная от ограбления и хранения наркотиков до нарушения условий досрочного освобождения, кражу куска пиццы приравняли к третьему преступлению. Его приговорили к сроку от 25 до пожизненного [66] . Уильямс получил более длительный срок, чем его сокамерник, осужденный за убийство.
66
Уильямс был выпущен на свободу через несколько лет, когда судья сократил ему срок заключения. Его случай послужил мощным толчком для движения против Закона трех преступлений.
Ретроспективно дело Уильямса можно считать началом конца крестового похода Майка Рейнольдса. Оно обнажило все дефекты Закона трех преступлений. Закон не мог отличить человека, укравшего кусок пиццы, от убийцы. Но Майк Рейнольдс так никогда и не понял, почему дело Уильямса вызвало настолько бурный общественный резонанс. В его понимании Уильямс нарушил основополагающий принцип: неоднократно пренебрегал правилами общества и, следовательно, утратил право на свободу. Все очень просто. «Подумайте сами, – обратился ко мне Рейнольдс, – те, кого осуждают за третье преступление, получают по заслугам». Для него значение имел тот факт, что закон служил предостережением для рецидивистов. «Сообщения в СМИ о каком-нибудь кретине, который украл кусок пиццы, совершив тем самым третье преступление, сделали для борьбы с преступностью больше, чем любые другие инициативы в штате», – заключил он.
В первые дни Тревожных годов британцы руководствовались тем же принципом. Люди не должны изготавливать бомбы, прятать огнестрельное оружие и стрелять друг в друга средь бела дня. Подобные действия ведут к краху гражданского общества. Генерал Фриленд имел полное право применить суровые меры в отношении бандитов и вооруженных преступников.
Но ни Фриленд, ни Рейнольдс не понимали одного: в определенный момент применение силы и власти, даже с самыми лучшими намерениями, приводит к обратным, негативным, результатам. Обыск в одном доме в Лоуэр-Фоллсе имел под собой разумные основания. Повальные обыски с грабежами по всему району только усугубили и без того напряженную обстановку. К середине 1970-х годов каждый католический дом в Северной Ирландии обыскивали по меньшей мере дважды. В некоторых районах число обысков доходило до десяти и даже больше. Между 1972 и 1977 годами каждого четвертого мужчину-католика в Северной Ирландии в возрасте от 16 до 44 арестовывали хотя бы один раз. Даже если все они совершили то или иное противоправное действие, подобные чересчур жесткие меры не приводят к нужным результатам [67] .
67
В середине 1990-х годов ИРА организовывала ежедневные автобусные рейсы в тюрьму за пределами Белфаста, словно в парк развлечений. «Практически у каждого жителя католического гетто в тюрьме находились отец, брат, дядя или кузен, – писал политолог Джон Саул в разгар Тревожных годов. – Молодые люди, растущие в такой атмосфере, привыкли считать тюремное заключение знаком отличия, а не позором».
С представлением об ограниченности власти смириться нелегко. Для этого люди, в чьих руках сосредоточена власть, должны признать: то, что они считали своим главным преимуществом – возможность по собственному желанию обыскивать дома, арестовывать людей и сажать их в тюрьму на любой срок, – имеет существенные ограничения. Версия данного принципа хорошо знакома Кэролайн Сакс и сторонникам маленьких классов: то, что они считали преимуществом, обернулось против них. Но одно дело признавать ограниченность собственных преимуществ в вопросах образования или при выборе между очень хорошим университетом и очень-очень хорошим университетом. И совсем другое признать ее, держа за руку дочь, умирающую на больничной кровати. «Папочка может исправить абсолютно все, но когда это случилось с нашей дочерью, я не смог ничего исправить», – сказал Рейнольдс. Он поклялся дочери положить конец несправедливости. Нельзя его за это осуждать. Но трагедия Майка Рейнольдса в том, что, выполняя данное обещание, он нанес Калифорнии огромный урон.
За многие годы немало людей приезжали во Фресно поговорить с Рейнольдсом о Законе трех преступлений: долгая поездка из Лос-Анджелеса в плоские поля Центральной равнины превратилась в своего рода паломничество. У Рейнольдса сложился ритуал – водить всех визитеров в «Дэйли плэнет», ресторан, где ужинала его дочь прямо перед своей гибелью. Я слышал об одном таком визите до того, как сам совершил такую же поездку. У Рейнольдса вышел спор с владелицей ресторана. Она попросила его больше не приводить сюда людей на экскурсии, поскольку это вредит ее бизнесу. «Когда это прекратится?» – спросила она. Рейнольдс вышел из себя. «Конечно, ее бизнес страдает, – заявил он, – но у нас поломана жизнь. Я ответил, что прекращу сюда ходить тогда, когда моя дочь вернется домой».