Давид
Шрифт:
Меня вынесли на улицу, поднесли к одному из внедорожников и усадили на заднее сидение, заблокировав дверь.
Я сидела в автомобиле, а по моему лицу текли слёзы, которые обжигали щёки. Они, будто ножи, царапали мою кожу. А самое обидное, что никто за меня не заступился – ни одна живая душа.
Я с рождения живу в этом доме, меня знают все жители этого двора, и я знаю лично каждого. И ни один человек, кто улыбался при виде меня, ни один не открыл свою грёбаную дверь и не поинтересовался тем, что происходит. Никто даже не попытался вызвать полицию. Все остались сидеть за своими железными дверьми и молча слушать и смотреть, как меня силком выносят
***
Ему не нравилось, что происходит, он думал, что всё будет иначе: приедет и заберёт своё. Но тот ублюдок даже и пальцем не повёл. Он просто отдал свою жену в счёт долга.
Когда Давид первый раз увидел ту, которой хотят расплатиться, он не мог понять. Как можно отдать женщину, которая является твоей женой? Свою жену он никому бы не отдал, что бы ни случилось. Трогать её мог только он. Только его руки могли касаться её, и только его глаза могли на неё смотреть. Но её больше нет. Он собственными руками придушил ту, которая его предала. Сначала задушил и смотрел, как она мучается, прося у него пощады, а потом вырвал ей сердце. Такие, как она, не должны были топтать эту землю своими прогнившими насквозь ногами.
Он был хозяином, царём всего, что его окружало. У него была своя империя, которую он создал сам, царапая и жуя землю зубами. Он отомстил всем тем, кто когда-то обидел его и его мать. Отомстил каждому обидчику и думал, что станет легче, но легче не стало. Зуд, который раздирал где-то глубоко в душе, остался, напоминая ему о случившемся.
Каждую ночь ему снились кошмары с участием матери. Она просила, чтобы её отпустили и не трогали её мальчика. Она была единственным живым существом, которое он любил и которое забрали. Давид до сих пор помнит тот день, когда его отец вернулся с охоты пьяный, а пьяный он был почти всегда, зашёл в спальню и опять взял силой свою жену, от которой уже почти ничего не осталось. Мать Давида была настолько худа, что казалось: она просвечивает.
Когда она не дала отцу первый раз, тот ударил её, а потом залез на неё сверху и насаживал свой огромный член, отчего женщина безмолвно рыдала. Всегда, когда приходил отец, мать запирала Давида в своей комнате, чтобы тот не попадался на глаза этому ублюдку, который был его отцом, а то и ему могло достаться.
Но от криков матери мальчишка чудом вышиб дверь и побежал к ней на помощь. Когда он ворвался в их спальню, то увидел, как отец избивает женщину. Его никто не останавливал, все просто молча слушали крики и мольбы о помощи бедной и слабой женщины.
Маленький, худой мальчишка, переступая свой страх, накинулся на мужчину, отчего получил сильные удары по голове. От удара его откинуло к стене, и от боли он не мог встать, а только слышал немые рыдания той, за которую не мог дать отпор. Он слышал, как она умоляла не трогать сына. «Убей меня, лучше убей меня, но не трогай его! Он ни в чём не виноват!» – набатом крутилось в голове у пацана.
Кто-то из слуг оттащил его из той комнаты и спрятал в подвале, а на утро он увидел гроб, который стоял в гостевой комнате и около которого, склонившись, рыдал его отец. Он не поверил его слезам, и в тот же день Давид сбежал.
Мальчишка жил в грязи на помойках, ел то, что нашёл в контейнере или украл на рынке. А если он попадался,
Давид стал часто околачиваться в притонах, откуда и попал в малолетнюю колонию за воровство. Там его встретили подобающе и в первые же сутки сломали ему нос и пару пальцев. А он только терпел. Терпел, когда его били, издевались над ним. Молча терпел, запоминал их имена и внешность в надежде, что когда-нибудь им отомстит, за всё отомстит. Они будут рыдать, стоя перед ним на коленях, и просить пощады.
По ночам мальчишке снились сны с матерью и её криками, а он был в теле льва, который раздирал зубами тех, кто подходил к его матери и прикасался к ней, но когда вскакивал с кровати, то оказывался там, где не должен находиться ни один человек.
В один прекрасный день, который Давид запомнит на всю оставшуюся жизнь, к ним в камеру привели пацана, которого хотели встретить так же, как Давида, и встретили бы, если бы он не заступился за новичка. Да, их двоих тогда отмутузили так, что они потом еле встали, но с тех пор, как бы ни было больно и плохо, они стояли друг за друга горой.
Два верных друга, которые учились выживать среди животных. И только став старше, Давид понял: среди животных можно выжить, если только станешь царём зверей. И он стал, создавая в уличных боях свою империю. Он бился за каждую копейку, пока не стал сам выбирать, с кем ему драться. И до сих пор бои были его таблеткой над гневом. Обычный грязный, помойный мальчишка стал злобным царём зверей, которого все боялись, и никто не смел даже смотреть в его сторону, пока он не разрешит, – все, кроме его преданного и верного друга, который стал ему семьёй и за которого он не думая отдал бы свою жизнь. Но тут случилось самое страшное.
Однажды после очередного боя, из которого Давид в очередной раз вышел победителем, он решил немного задержаться в клубе и остыть от поединка.
– С победой, брат! – подошёл к нему Илья своей размашистой походкой. Илья и был тем самым единственным родным человеком, с которым они прошли Крым, Рим, огонь, воду и медные трубы.
– Спасибо, Илюх, – мужчины пожали друг другу руки.
– Ты прости, не успел на начало, но успел на нокаут с твоей стороны, – загоготал мужчина. – Давид, брат, не одолжишь мне свою машину до офиса доехать? А то моя ласточка в ремонте.
– Не вопрос, бери, конечно.
– Спасибо, брат.
И это была последняя встреча друзей. Потому что на утро Давиду позвонили и сказали, что его друг на смерть разбился на его машине. Виной тому – отказ тормозов. Как вскоре выяснилось, за руль должен был сесть сам Давид, но его смерть принял его друг.
Спустя некоторое время обидчики пожалели, что родились на свет, но друга он этой местью всё равно не вернул.
Вот и сейчас он стоял посередине этой крохотной кухоньки, в которой трудно было даже развернуться, и смотрел, как человек, который называл себя мужчиной, отдал самое дорогое в своей никчёмной жизни и даже не поперхнулся. Давид изначально думал, что этот кусок дерьма будет умолять его не трогать жену и отдаст долг, но тому было наплевать на то, что с ней будет.