Дай мне любить тебя
Шрифт:
— Здесь все? — подняла на него глаза. Андрей злился. Ему не нравилось, что я не иду на контакт. Но говорить об этом сейчас для меня слишком больно. Боюсь, не выдержать.
Он молчал. Ладно. Тогда я отправилась в ванную, приводить себя в порядок. Когда я вновь появилась в гостиной, он уже был одет и стоял в дверях.
— Вопрос по Самире решен. Деньги поступят ей на счет в ближайшие три дня.
Я кивнула.
— Ты в аэропорт?
— Решу пару дел и за билетами. Надеюсь, ты понимаешь, на что идешь.
Я подошла к другу, обняла
— Спасибо, тебе, Андрюш. Ты как всегда — рядом и выручаешь…
Он вздохнул, почувствовала, как его рука легла мне на спину.
— И сейчас я пытаюсь тебя уберечь, а ты прешь как танк…
Отстранилась, смотря в его глаза. Мне было обидно, что даже он не понимает меня.
— Я должна это сделать. Если сбегу вот так, поручив все дела тебе — это будет выглядеть трусостью. Это будет выглядеть так, будто я признал их правоту и проиграла им.
— Я не понимаю, что изменится, если ты пропрешься в его офис и лично отдаешь ему эти документы?
Я сглотнула. Андрей был прав, но по-другому просто нельзя. Я посмотрела в его глаза.
— Они все сделали мне больно. И единственное, что у меня есть — чувство собственного достоинства. И если я сбегу, я не прощу себя. Он должен видеть, что мне плевать. Илья сделал мне больно, и думает, что наказал меня… Я хочу, чтобы он знал — им до меня не дотянуться. Я хочу, чтобы он думал обо мне как о стерве и суке, но не как о плачущей, сбежавшей жертве.
Андрей молчал. Только взгляд его тяжелый исследовал мое лицо.
— Я все равно не понимаю, зачем это. Но я вижу, что ты все решила для себя. Я принимаю твой выбор, Вик.
Остановив машину у его офиса, еще несколько минут сидела, не шелохнувшись. Руки, лежащие на руле тряслись, а сердце билось птицей в груди.
Прикрыла глаза, а перед ними снова его лицо, искаженное в гримасе презрения. Если бы он знал, какую страшную правду открыл для меня, сам не зная того… Если бы он хоть что-то знал… На секунду меня охватила мысль, а что если? Если рассказать все, если признаться? Может, поймет?
И тут же понимаю, какой это бред! Ни за что не поймет, не примет! Отвернется и больше никогда даже не подумает обо мне. И даже если и вспомнит, то только с грязными мыслями как о чем-то недостойном его, о чем-то, что стало непригодным.
Нет. Лучше пусть так. Лучше пусть ненависть и презрение. Лучше буду сукой, чем тем, во что я на самом деле превратилась.
Забираю документы, и выхожу из машины. На часах восемь вечера. На входе охранник спрашивает у меня документ и звонит в приемную. Спустя несколько минут, я прохожу к лифту и поднимаюсь наверх.
Коридор абсолютно пуст и стук моих каблуков о плитку звучит так громко, что кажется весь офис уже в курсе нового посетителя. Я слишком напряжена, но когда смотрю на себя в отражение стеклянной поверхности стены, понимаю, что выглядит это иначе. Ледяной взгляд, прямая осанка и высокомерное выражение лица. Это моя лучшая маска. Я репетировала ее годами и сейчас с легкостью надеваю ее.
В приемной пусто. Подумав, прохожу вперед и, постучав пару раз в дверь, отворяю ее. Уже представляю, как он отреагирует на меня. Уже представляю его налившиеся кровью глаза и поджатые от злости губы. И, черт возьми, я хочу увидеть все это. Гнев Ильи докажет мне, что все не зря. Что я все еще слишком сильный триггер для него.
— Добрый вечер, я принесла документы, — произношу находу, но, сделав пару шагов, застываю в изумлении.
Его стол пуст. Но в нескольких шагах, у панорамного окна стоит та, единственная, от кого до сих пор триггерит. Та, кого я никогда не прощу. Та, кого я ненавижу всей своей душой.
— Ой, и вы здесь, Ирина Витальевна. Какая встреча, я так рада, — протягиваю с улыбкой, глядя в ее ошарашенные глаза. Женщина ничуть не изменилась. Только разве что растолстела немного.
— Ты? Что ты тут вообще забыла?! — она пытается выглядеть грозной, но я слышу предательскую дрожь в ее голосе. Представляю, как ей страшно, и уже сейчас могу без труда проследить за ходом ее мыслей.
— У меня к тебе тот же вопрос.
Специально перехожу на фамильярность. Никто не давал ей права тыкать мне. И я не хочу, чтобы она думала, будто и сейчас имеет на меня какое-то влияние.
Я больше не боюсь эту женщину. Более того, в моих силах испортить ей жизнь.
Ошарашенная такой наглости, она застывает на месте. А меня трясти начинает. Находиться здесь, в одной комнате с полоумной сукой — для меня слишком сложное испытание. Поэтому я прохожу к столу и швыряю на него папку с документами.
— Передайте своему сыну, что его задница спасена. Вдова больше не имеет претензий ни к нему, ни к его клубу.
Я направляюсь к выходу, внутри все дребезжит от злости. Я чувствую ее взгляд, он жжется. Но это и хорошо. Она больше не может сделать мне больно. Никогда не сможет.
— Ты сказала ему? — раздается ее напряженный голос. Обернувшись, вижу перед собой испуганную безумную старуху.
Как она изменилась. Из высокомерной, заносчивой стервы превратилась в подобие женщины. Кожа в морщинах, под глазами мешки, да и фигура ее расплылась во все стороны. Жалкая, никчемная женщина. Тень прошлой, грозной Ирины Витальевны. Она лишилась много чего за время нашей разлуки.
Несколько лет нахал дядька Ильи, тот самый полковник Егоров сел за растрату государственного имущества. Мадам так и не научилась работать, поэтому теперь она паразитирует на сыне. Несмотря на то, что отношения между сыном и матерью достаточно напряженные, он не бросает ее и помогает. И теперь, увидев меня, она напугана до смерти. Боится потерять единственный способ дохода.
— А нужно было? — я улыбнулась. Меня трясло от возбуждения, заполонившего мои вены. Теперь мы поменялись с ней местами, и, клянусь богом, я наслаждалась властью над ней.