Дай мне руку
Шрифт:
— Что это за место? — шепотом спросила она у Двейна.
— Лавка косметики, — так же тихо ответил он.
— Я туда хочу.
— Вы уже были в подобной лавке.
— Я хочу именно сюда.
— Почему? — устало вздохнул парень.
— Ты веришь в знаки? — полушутливо шепнула Вера, Двейн зажмурился и тяжко вздохнул, Вера скромно опустила глаза: — Если ты скажешь «нет», я не пойду.
Он поморщился, секунду поколебался и обречённо выдохнул:
— Это лавка для женщин, я не могу войти туда с вами.
— Там может быть опасно?
— Нет.
— Тогда всё в порядке? — с надеждой улыбнулась она, он медленно глубоко вдохнул и прошептал:
— Две минуты.
— Спасибо, — она радостно улыбнулась и юркнула в дверь.
За дверью оказался небольшой коридорчик, украшенный настенной росписью и вышитыми веерами. Вера остановилась, рассматривая нарисованные на стене горы, реку в ущелье и деревья, полоскающие цветущие ветки в спокойной воде. Очнулась и открыла вторую дверь, входя в просторное помещение с длинным прилавком и полочками на стенах. На полках стояли бесчисленные баночки и коробочки, все разные, некоторые с надписями, некоторые с рисунками, а за прилавком стояла женщина, абсолютно седая, но со странно молодым лицом. В традиционном костюме, небогатом, но искусно вышитом, широкий пояс подчёркивал нереально тонкую талию, женщина медленно мешала пестиком в ступке что-то, источающее тот самый запах Вериной постели. Когда она вошла, женщина подняла глаза и чуть улыбнулась, медленно склонила голову:
— Что угодно госпоже?
— Здравствуйте, — Вера тоже чуть поклонилась, улыбнулась, — у вас так краси… — она замерла не полуслове, когда выпрямилась и увидела, что женщина до белых костяшек стиснула пестик и окаменела, глядя в пол с таким лицом, как будто с трудом удерживается от желания запустить свою ступку в Верину наглую морду.
«К торговцам нельзя обращаться на «вы»…»
— Простите, — прошептала Вера, увидела, как женщина вздрогнула, и тут же закрыла ладонью свой глупый рот, зажмуриваясь от стыда.
«Чёрт.»
Она весь день общалась так, как говорил министр, научилась мастерски строить предложения таким образом, чтобы навязчивое «вы» нигде не влезло, а тут умудрилась так сглупить, дважды. Убрав руки ото рта, она с силой переплела пальцы и виновато склонила голову, тихо заговорила, тщательно подбирая слова:
— Я сказала, не подумав, мне очень жаль.
«Простите.»
— Я издалека и многого не знаю. Вряд ли…
«…вы захотите…»
— …кому-то захочется общаться с таким невоспитанным человеком. Надеюсь…
«…это не испортит вам настроение на весь день…»
— …этот день ещё будет хорошим для нас обеих. Удачной торговли, я пойду.
Она закрыла глаза, желая удачи так сильно, как раньше желала только министру Шену, ещё раз поклонилась и вышла. Дверь тихо закрылась, Вера медленно выдохнула, глядя на пейзаж на стене и замечая, что на нём нет ни единой живой твари, хоть бы одна птичка была в небе нарисована, или бабочка какая-нибудь…
Внутри было так гадко и мерзко, что ей хотелось биться в стену головой и обзывать себя последними словами. Взяв себя в руки, она попыталась справиться с лицом и вышла на улицу.
Двейн увидел её и мигом напрягся:
— Что случилось?
— Похоже, я сделала большую глупость. Пойдём домой.
Он нахмурился, посмотрел на вывеску:
— Нет, это я сделал глупость. — Помолчал и спросил: — У нас по плану ещё ювелирный и книжный, вы уверены, что хотите уйти?
— У меня нет настроения смотреть на цацки, пойдём домой, а?
— Ладно, — мрачно кивнул он, — до конца ряда и направо.
Вера кивнула и пошла, куда он сказал, глядя в землю и ни на что не обращая внимания, внутри сжималась кольцами ненависть к себе и злость на себя, дикое чувство вины, и перед женщиной, и перед Двейном, который, похоже, теперь винит во всём себя.
Под каблук попался камешек, Вера больно подвернула ногу и чуть не упала, Двейн придержал её, она благодарно улыбнулась и опять опустила глаза.
— Бесстыдники!
Хриплый злой голос вспорол размеренный шум рынка, Вера поморщилась, но глаз не подняла. А в следующую секунду замерла от возмущения, когда им под ноги хлынула грязная вода, если бы Двейн не дёрнул Веру в сторону, они были бы мокрые оба. Вероника округлила глаза, найдя источник шума — крепкую бабу славянской наружности, как раз ставящую на крыльцо грязное ведро. Баба вытерла руки о передник, сверля Двейна маленькими злющими глазками, скривила всё лицо в презрительной гримасе и прошипела:
— Что смотришь, отродье?! У, узкоглазые, тфу! Тфу, уроды!
Вероника, шокировано застывшая поначалу, потихоньку собрала мысли в кучку, бросила короткий взгляд на окаменевшего Двейна и стала нервно скручивать перстень с левой руки. Двейн взял Веру за локоть, не отрывая взгляда от шумной бабы, стал теснить её к дальней стороне улицы, баба не унималась ни на секунду, продолжая орать и плеваться.
— Уроды, тфу, мелкие, тощие, глаза не открываются! А девку нашёл красавицу, конечно! Наплодят полукровок, страшных, больных, уродов, тфу!
Двейн оттеснил Веру впритык к декоративной ограде закусочной, по ту сторону низкого заборчика обедали люди, ходили официанты, но все как один делали вид, что ничего не происходит, Вероника видела только макушки и спины, если кто-то и смотрел, то осторожно, через плечо.
Её возмущение всё росло, от шока не осталось и следа, а от взгляда на Двейна внутри поднималась холодная беспощадная волна — парень выглядел абсолютно растерянным и беспомощным. Баба хрипела и плевалась, наступая на них:
— Что, богатенький, да? Думал, цацек на девку нацеплял, волосы в свой грязный чёрный выкрасил, так она и забудет, что ты бусурман желторожий?! Тфу, безбожники, живут, как свиньи, а всё бы белых девок портить! Тфу!
Баба плюнула им почти под ноги, подслеповато прищурилась и ещё ближе подступила к Двейну:
— Ба, да ты сам полукровка! Что, батя твой, уродец, белую девку поимел, так и тебе надо?!
Вера надела перстень на правую руку, развернула все три камнями внутрь и сжала кулак, у неё не было ни малейших сомнений.