Дайте мне обезьяну
Шрифт:
— «Набоб» заботится о рекламе.
— И все же, и все же, — продолжал я расспрашивать, — вы же к первому встречному обращаетесь… Да за такие деньги!.. Столько поэтов!.. Вам бы знаете кто писал?
— Знаем, — ответил Харитон Константинович. — У «Набоба» достаточно средств, чтобы пригласить кого он захочет. Не в том дело. Нам это не надо. Поэты профессиональные, культурой отягощенные, так никогда не сумеют. Уверяю вас, им будет мешать знание техники стихосложения, даже не столько знание, сколько представление об этой технике как о чем-то безусловном, самоочевидном, несомненном,
— Мною? — переспросил я столь же торопливо, сколь и задумчиво, потому что мне было, было о чем подумать, но времени не было: Харитон Константинович продолжал говорить:
— И не надо, не надо так себя принижать. Это я вам насчет «первого встречного»… Разве я всем предлагаю? «Первый встречный»… зачем же так о себе некрасиво?.. Вы же видите сами — отбор… А зачем же я здесь, извините, сижу? Вы когда ко мне вошли, я сразу, как увидел вас, так и подумал: по-моему, наш. И, как видите, не ошибся.
— Спасибо, — поблагодарил я за комплимент. (Харитон Константинович доброжелательно улыбался. То, что я член Союза писателей, было мною, разумеется, скрыто.)
Мы попрощались.
На улице я пересчитал деньги. Вместе с премиальными выходило одна тысяча девятьсот. Ну вот, подумалось, сотенки до двух не хватило.
Однако что же это было такое? Что же это все означает, однако?
А ничего. Ничего не означает. Ничего особенного. Не надо.
Просто я поступил на службу.
ЗАКРЫТИЕ ТЕМЫ
Рассказ протрезвевшего
Я не пьяница, хотя, бывает, срываюсь. Бывает, меня несет вопреки очевидной целесообразности, угрожая историей. Тогда попадаю.
Была бы речь обо мне, тогда бы не было стыдно. Стыдно акцентировать, но в роковой цепи, будучи последним звеном, не я ли получил печать избранничества?
Нет, не совсем. Но и это надо осмыслить.
Боль головы и дрожание рук — вот мой портрет сегодняшним утром. Я берусь за перо, пускай не писатель. Я не только видел историю, но творил своими руками.
Что же думаю тогда о себе, проникаюсь значением происшедшего? Что я думаю о себе? что я думаю о себе? что же я думаю о себе, кроме всего вышесказанного?..
(Перечеркнуто.)
Я не пьяница, хотя, бывает, срываюсь. Я еще не писатель… (Перечеркнуто.)
Я не пьяница и не писатель. Я с трудом подбираю слова. У меня болит голова и дрожат руки. Я живой участник событий истории.
Расскажу, что было вчера.
Располагая значительной суммой денег и
Надо ли рассказывать, что такое Сенная?
Сегодня Сенная — это сотни, тысячи людей. Это живые цепи продавцов. Это нескончаемый поток покупателей. На Сенной можно купить все, чему я сам доказательство как пример покупателя и как гражданин в другом смысле.
Итак, в соответствии с уже сказанным, я предполагал купить жене хороший подарок.
Моя жена любит подарки.
Не буду рассказывать о своих впечатлениях, связанных с этой целью. Вопрос о моральном праве, имею ли я или нет сообщить, о чем сейчас говорю, меня сильно волнует. В принципе я никогда не был коммунистом и всегда был далек от политики. Хотя аспект человеческого характера не может не быть моим руководством. Я признаю только это. Такова моя позиция по принципиальным вопросам.
Идя навстречу обстоятельствам и еще не приобретя подарка, я был задержан своим вниманием около продавца алкогольных напитков. Как, должно быть, известно, многие на Сенной освобождаются от имеющегося у них алкоголя простейшей реализацией через продажу. Таково проявление рынка. Что касается дяди Леши, а так звали, как я узнал тогда же, заинтересовавшего меня человека, то о нем говорить, пожалуй, больше не будем, хотя, по правде сказать, это именно он продавал «тридцать третий» портвейн, причем, что примечательно, в розлив. Один стакан стоил семнадцать рублей. Не так дорого.
Осознавая нелицеприятные качества моих объяснений, вынужден утверждать, что без них невозможно. Мы выпили. В этом смысле я был не один. Михаилом звали другого, как потом он представился.
Это был человек лет сорока с бледным припухшим лицом, покрытым морщинистой кожей. Волосы его были гладко зачесаны на правый бок. Лукавый взгляд зеленоватых глаз придавал его облику загадочность выражения. Роста он был невысокого. Кроличья шапка была надета на его голову. Он был без пальто. Вместе с тем в нем не было ничего подозрительного, что бы могло насторожить собеседника.
Непринужденность беседы не предполагала худого.
Напомню, что я был при деньгах.
Короче, пользуясь моим характером, среди черт которого есть уступчивость или, я бы даже сказал, безотказность, я налил ему, по его предложению, сверх этого еще столько же, заплатив за обоих.
— Ты, поди, бизнесмен крутой, — сказал мне Михаил, думая, что я действительно крутой бизнесмен, в чем, конечно, ошибся.
Ошибкой с моей стороны было то, что я не отрицал этого и даже сказал, бахвалясь:
— Да, деловой человек.
— Если так, — обрадовался Михаил удачному случаю знакомства со мной, — ты-то нам, приятель, и нужен. Как раз.
— Объяснись, — попросил я Михаила.
— Изволь. Что ты скажешь на то, если я тебе предложу по дешевке ценный предмет?
— Это как по дешевке?
— Договоримся, — сказал Михаил.
— В чем же ценность его? — продолжал я расспросы.
— В том, что стоит безумных денег, причем за границей.
— Полагаешь, продам иностранцу?