Дайте нам крылья!
Шрифт:
Пери спикировала к утесу.
И тут, взглянув на запад, увидела три… нет, четыре черные точки, летящие на восток, очень далеко — но они приближались. Стиль полета был какой-то незнакомый. Быстрый, агрессивный… Вдруг они ее заметили? Вдруг услышали Хьюго — ведь он так пронзительно плачет? Пери вдруг поняла, что узнала бы по полету и Беркута, и Нико, и Сойку, и прочих, просто раньше ей это не приходило в голову. А тех, кто летел к ней, она не узнавала.
«Они быстрее тебя».
Так говорила Сойка.
«Они быстрее тебя».
Пери поняла, что она должна прямо сейчас, голодная, а значит, без топлива, и с Хьюго на руках, свернуть прочь от лагеря «Орлана», от Райского кряжа и лететь, напрягая все силы, к востоку. К морю. Ближайшие города где-то
Пери набрала крейсерскую высоту — под самыми облаками — и забила огромными крыльями, которые стали такими сильными за последние дни, и сосредоточилась на том, чтобы вклиниваться в воздух, поймав ритм полета и не думая, кто настигает ее. Она еще не скоро возьмет себя в руки и обернется. Надо улететь на огромное расстояние, надо, чтобы позади остались часы полета.
Не от кого ждать помощи, придется осуществлять свои планы в одиночку. Пери проверила самострел, похлопав по кобуре на поясе. Выбора у нее нет, ей предстоит встреча с отцом Хьюго.
Пери рассекала воздух целую вечность, выбросив из головы все, кроме мерного биения крыльев и скорости, придававшей силы, — и вот солнце на западе стало клониться к горизонту.
А она все мчалась по небу навстречу стремительно надвигавшимся сумеркам.
Часть третья
«Стоит людям начать изменять самих себя посредством биологических манипуляций, и контуры определения «человек» начнут размываться… Достаточно изменить даже ничтожное число ключевых генов, которые регулируют развитие человека, чтобы люди начали превращаться в нечто совсем иное… Но, если мы зададимся вопросом, «мудры» или «желанны» ли подобные перемены, то упустим из виду самое главное: в основном они — не вопрос выбора; они — неизбежное следствие… технического прогресса».
Грегори Сток, руководитель программы «Медицина, техника и общество», Калифорнийский университет.
Глава девятнадцатая
Слет «Поднебесная раса»
Юрий Гагарин был великолепен в своем белом мундире, усеянном множеством орденов и медалей, от тяжести которых первый космонавт едва не клонился долу, но все же удерживал прямую военную осанку. Гагарин напевал «Родина слышит, родиная знает, где в облаках ее сын пролетает». На его награды с завистью взирали Вернер фон Браун* и Орвилль Райт**. *Вернер фон Браун (1912 — 1977) — немецкий, а с 1945 г. Американский ученый в области ракетостроения. ** Орвилль Райт (1871 — 1948) — младший из двух братьев-пионеров американского воздухоплавания. Фон Браун был наряжен куда скромнее: из нагрудного кармашка его темного костюма высовывался уголок белоснежного носового платка, да посверкивала булавка в алом галстуке. Орвилля изображала изящная дама в костюме-тройке и крахмальном высоком воротничке. Она даже отважилась на накладные усы. Разглядывая ордена Гагарина, она восторженно воскликнула: «Ах, изумительно! Где вы только раздобыли эту прелесть? Это же Золотая Звезда Героя Социалистического труда!»
Рядом с фон Брауном потела астронавтка в белом неуклюжем скафандре, украшенном голубыми полосками и эмблемой. Она поясняла Гермесу, чье единственное облачение составляли крылатый шлем и такие же сандалии: «Вы знаете, что Валентина Терешкова была первой женщиной-космонавтом? Она провела на орбите около трех суток. И к моменту приземления ее срок пребывания в космосе превысил достижения американских космонавтов той эпохи».
Гермес лениво зевнул.
— Занятно, — протянул он. — Вы хорошо выучили урок, ставлю вам «отлично».
Терешкова всем корпусом развернулась к Гагарину и пояснила:
— У меня не совсем правильный скафандр. Он более поздней модели, «Орлан-М». Терешкова таких никогда не носила.
Гагарин взял ее под руку и оба космонавта, сложив крылья, тяжело затопали по газонам Ботанического сада к очереди, выстроившейся в VIP-зону.
…Добраться до слета «Поднебесная раса» оказалось гораздо сложнее, чем я предполагал. А все потому, что на этот карнавал я нарядился в весьма приблизительное подобие летной формы образца Второй Мировой. Состоял он из темно-коричневой кожаной куртки, — кожа вся в мелких изломах, будто керамическая глазурь в трещинках, а воротник и манжеты овчинные. К этому прилагались брюки цвета хаки, прочные ботинки и авиационные очки. А погода между тем стояла душная и влажная, так что я весь взопрел, пока ехал. Собираясь к выходу, я бегло просмотрел по инфокарте биографии разных асов авиации и решил, что, пожалуй, отдаю дань памяти Мармадьюку Томасу Сент-Джону «Дружищу» Паттлу из ВВС Великобритании*. Для героя-летчика имечко что надо, нельзя же упускать такой вариант. То-то весело будет с расстановкой отвечать на вопрос «А кого вы изображаете?» /*Мармадьюк Томас Сент-Джон «Дружище» Паттл (1914 — 1941) — летчик-истребитель южно-африканского происхождения, пилот ВВС Великобритании, герой Второй Мировой войны. Поставил рекорд по числу сбитых вражеских самолетов, уничтожив не менее сорока. Паттл упоминается в автобиографии Роальда Даля «Одинокий путь»: Даль вместе с ним совершил полет над Грецией и называл Паттла «величайшим летчиком Второй Мировой»./
Хорошо еще, что мне удалось раздобыть хотя бы такой костюм; свой пригласительный билет на слет я внимательно прочитал лишь в среду, когда до «Поднебесной расы» оставалось всего два дня, и в ужасе увидел, что слет анонсирован как карнавал под девизом «Прощай, история, здравствуй, будущее». Этот бодрый девиз неприятно напомнил мне амбициозное заявление Бриллианта «Проект «Человечество» считаю оконченным». Билет украшало изображение Заоблачной цитадели, и в приглашении говорилось, что на слете будут еще и отмечать открытие нового жилого комплекса, возведенного знаменитым Питером Чеширом для летателей — воплощение того самого блистательного летательского будущего, которому и посвящен слет. Приглашение настойчиво призывало: «Дань уважения прошлому и привет светлому будущему!»
Сбор участников слета проходил в Ботаническом саду, в пятницу вечером. Я прибыл туда в смешанных чувствах, и, стоило мне оказаться в толпе летателей, которые толпились у входа, как настроение мое стремительно упало. Толпа вынесла меня к щебечущей стайке дамочек, едва прикрытых нитками жемчуга и прочими драгоценностями, но более ничем. Прямо-таки феи, да и только. От пристальных взглядов, недоуменных и презрительных, мне было не по себе еще когда я ехал в электричке — там на меня смотрели как на психа; но на слете на мой карнавальный наряд пялились куда внимательнее и насмешливее. Я выделялся не только потому, что был единственным бескрылым на летательском празднестве, но и из-за дешевенького костюма тоже. То и дело я натыкался на изумленные или презрительные взоры очередного ангела в сверкающем оперении или сокола с блестящим клювом.
Прямо передо мной в очереди стояла летательница, щеголявшая причудливым платьем — ниже утянутой талии колыхалось нечто вроде цветастого баллона из кобальтово-синей ткани, простеганной золотой сеткой. Темно-синее на подоле переходило в лазурный волан, а волан был оторочен золотыми бусинами — львиными головками, державшими в зубах золотые же кольца. А в кольца были продеты ленточки из вишневого бархата. Далее шла золотая кайма, расшитая изображениями орлов с распростертыми крыльями. У щиколоток колокол сужался и заканчивался еще одной каймой, тоже вишневого бархата. Обладательница наряда как раз поясняла знакомой: