Дайте нам крылья!
Шрифт:
Бриллиант, конечно, нацелился поздороваться с Динни. Я едва успел надеть летные очки, но мог бы и не дергаться: Бриллиант на меня даже не взгляну.
— В этом году, моя дорогая, вы просто превзошли самое себя, — пробасил он, нависая над Динни.
— Во многом все это заслуга Питера, — отозвалась Динни. — Я передам ему ваши похвалы.
Бриллиант тяжело протопал обратно к своему столику.
Динни рассеянно рассматривала публику. Я проследил ее взгляд. Неподалеку от нас веселилась четверка женщин в нарядах летчиц. С локтя у них свисали летные очки, шлемы лежали на столике. Вот как будто знакомая фигура. Где-то я видел эту гладкую прическу с металлическим отблеском. Костюм добротный — военный
Летчица обернулась. Ба, да это же доктор Руоконен собственной персоной!
— Добрый вечер, доктор, — светски поздоровался я.
Руоконен так и подскочила.
— Мистер Фоулер? Какими судьбами? Вот так сюрприз.
«Сюрприз-сюрприз! — мысленно передразнил я. — Нате, выкусите, у меня есть связи в высшем свете!»
— Привет, Алита, — воскликнула Динни. — Какой у тебя воинственный вид.
— Я изображаю Лилию Литвяк, — пояснила Руоконен. — Знакомьтесь, вот Берил Маркхэм, а вот — Амелия Эрхарт. В фиолетовом атласном комбинезоне — это у нас Гарриет Куимби, одна из пионерок авиации. Славилась прискорбным вкусом по части нарядов, да вы и сами видите*. /*Лидия Владимировна Литвяк (18 августа 1921 — 1 августа 1943) — Герой Советского Союза, лётчик-истребитель, командир авиационного звена. Первый воздушный полет совершила в 15 лет. Во время Великой Отечественной войны на капоте самолёта Лидии по её просьбе была нарисована белая лилия, Литвяк получила прозвище «Белая лилия Сталинграда», и «Лилия» стала её позывным. В возрасте неполных 22 лет погибла в бою. Берил Маркхэм (1902 —1986) — летчица и тренер по конному спорту, пионерка авиации, первая женщина, которая в одиночку перелетела Атлантический океан с востока на запад. Автор мемуаров «На запад в ночи». Амелия Эрхарт (1897 — 1937) — известная американская писательница и пионер авиации, первая женщина-пилот, перелетевшая Атлантический океан, автор множества книг, борец за права женщин. Пропала без вести при при попытке совершить кругосветный полет на двухмоторном легком транспортном и пассажирском самолёте над Тихим океаном. Гарриет Куимби (1875 — 1912) — первая женщина, получившая лицензию пилота в США и перелетевшая через Ла-Манш. Писала киносценарии для Голливуда, снялась в кино./
— А кто такая Лилия Литвяк? — с интересом осведомилась Динни.
— Ну как же, Белая Лилия Сталинграда! Лучшая летчица-истребитель, ас. Я сбила двенадцать фашистских самолетов. У пилотов «Люфтваффе» просто душа уходила в пятки, когда на них пикировал мой «Як-1».
— Боже, как романтично! — сказала Динни.
— Для Литвяк — не очень-то, — помрачнев, отозвалась Руоконен. — Она погибла двадцати двух лет, и ее вскоре забыли, как и других героинь войны. Даже посмертной славы в награду за короткую жизнь — и то не заслужила. История быстро стирает из людской памяти таких женщин. Но почему — я не понимаю. Ведь Литвяк сражалась героически, чтобы ее сбить, понадобились совместные усилия восьми «мессершмитов». Да в сравнении с ней Красный Барон — просто пшик, по-моему*./ Барон Манфред фон Рихтгофен (1892 — 1918), знаменитый ас-истребитель Первой Мировой войны, получил прозвище Красного Барона из-за яркого алого цвета своего боевого самолёта. /
— Согласна! — рассмеялась Динни. — Все, решено, о Красном Бароне отныне забуду, а вот память о Белой Лилии сохраню навек.
Низкий мягкий смех Динни звучал так заразительно, что и я улыбнулся. Все-таки она славная, и как умеет сгладить любые неловкости! Среди благополучных и преуспевающих редко встретишь такого, кто бережет чужие чувства и уж тем более — кто готов утишить чужую обиду.
Динни склонилась к плечу Руоконен.
— Что это так симпатично блестит?
— Новинка, — гордо ответила та. — Посмотрите повнимательнее, такого еще никто не носит.
Мы оба вгляделись в молочно-белые переливчатые вкрапления — часть ее кожи.
— Натуральный жемчуг, — объявила Руоконен. — Вырастила естественным путем. С жемчугом это запросто, все-таки он — органика, так что можно вырастить на себе, а не вживлять готовый.
— Можно? — Динни протянула руку, провела кончиками пальцев по перламутровым бугоркам. — О, на ощупь приятно.
Руоконен откинулась на спинку стула, скрестила длинные ноги.
— Томас молодцом, — сообщила она мне. — Скоро уже и летать будет.
— Да, — выдавил я, не в силах выговорить что-то еще.
Динни вскинула на меня удивленные глаза.
— Ваш сын проходит процедуры?
А Руоконен уже продолжала о своем:
— Исследования не стоят на месте, мы постоянно совершенствуем наши находки. Правда, недавно разработки по насекомым пришлось притормозить. — Она нахмурилась. — На лабораторию был совершен налет, материалы пострадали.
— Это в «Альбатросе»? — спросил я.
— А вы откуда знаете? — насторожилась Руоконен. — Не понимаю, как у летателей рука поднялась на такое! Впрочем, фанатики и самозванцы-революционеры всегда найдутся, в любое время и в любой среде.
— Может, налет совершили Дикие? — предположил я.
Руоконен метнула в меня колючий взгляд.
— Вам известно, какого я об этом мнения.
— Да-да, — кивнул я. — Знаю. Зато не знаю и очень хотел бы выяснить, на что, по вашему мнению, готова пойти клиника «Альбатрос», чтобы решить проблему размножения и бесплодия у летателей. Или — на что они готовы, лишь бы выследить Пери Альмонд и ее ребенка? А?
Руоконен деланно рассмеялась. Отпила из бокала.
— Ну и ну! По-моему, сегодня здесь присутствует кое-кто, кто, вероятно, хотел бы знать столько, сколько вы.
— Что ж, вот и прекрасно, — откликнулся я. — Неужели клиника позволила вам сознаться?
Руоконен небрежно отмахнулась.
— Установить слежку — дело вполне законное. Уж кому-кому, а вам это должно быть известно получше моего, мистер Фоулер. И вы еще жалуетесь — смешно слышать.
— Знаете что, наблюдение и даже слежка — одно, а взлом и разнесенная квартира — уж извините, другое, — сквозь зубы ответил я. — К тому же моего домашнего льва едва не убили. И меня очень волнует, не пострадают ли от этого Хищника Пери и Хьюго.
— Ни о каких взломах и разгромленных квартирах понятия не имею, — отрезала Руоконен. — Не сомневаюсь, вы многим досадили и среди них найдутся желающие… А с Пери и Хьюго ничего не случится, можете не сомневаться. Они слишком ценный материал для наблюдений, и вы это прекрасно знаете.
«Руоконен говорит лишь полуправду», — подумал я. Пока мы с Динни беседовали с четверкой летчиц, нам как раз успели подать заказ. Наконец-то передышка и относительный покой. Надо было как-то осознать все увиденное и услышанное.
Перед нами поставили тарелки, на которых высились причудливые сооружения — прямо-таки архитектурная кулинария. Уж кто-то, а Динни эти изыски оценит, решил было я, и ошибся. Она уплетала свою порцию не глядя, словно обычный сандвич в забегаловке, а между тем подали-то ей настоящий сад из салата и прочей зелени. Едва покончив с едой, Динни утерла салфеткой рот и гибко поднялась.
— Вам непременно, непременно надо полюбоваться на кое-что еще!
— В жизни ничего подобного не видел. Невероятно, — честно сказал я.