Дайвинг - Блюз
Шрифт:
— Что ты сказал? Дочка? — внутри него что-то перевернулось, снова сильно закололо в груди. Словно душа
не могла больше терпеть такого! И боль, и тяжелое разочарование захлестнули, разъедая, как червь, душу. — Ты
уверен? Дочка? Врешь! Она знает об этом?
— Не волнуйся, узнает. Смотри, до времени не крякни. Говорил же я тебе, что в итоге она будет во много раз
дороже. Это после того, как развели меня на глубине, мол,
Помнишь, я обещал сделать тебе подарок?
— Не припоминаю, — ответил ему Гоша.
— А я сдержал слово. Телок подогнал тебе. Чем могу, как говорится. Не я же виноват, что ты сам так
распорядился. Или судьба. И потом, я не был до конца во всем уверен. Только когда Лариска отзвонила и сказала,
как вы с ней похожи, с Данкой. Тебе самому не показалось?
Колюня закурил, довольный собой, выдохнул сигаретный дым в свежий морской ветер.
— Да и я тебя не забыл. Давно еще помнил. Мне было лет двенадцать, когда ты гулял с одной девкой с нашего
двора. Ну, еще вы лизались под шелковицей. С Милой. Ну? Помнишь такую? Вот, и кольцо ты ей подарил, узнаешь?
— он расстегнул спортивку и вывалил несколько цепей, среди который грустно блестела Данкина, тоненькая, с
колечком.
— Мы с пацанами на шелковице гнездились вечерами. Наблюдали за вами, затаив дыхание. Все пацаны
влюблены были в нее, наверное, и я тоже. И ревновали ее к тебе по- детски.
— Что ты мелешь! Мало ли таких колечек? — Гоша подумал про себя: «С Милой? Ее так звали, ту девушку,
которую любил когда-то. Неужели? Но это было так давно!» — Висок снова забуровил болью неясных
воспоминаний. Та, из юности, девушка Мила. И ведь правда, так похожая на Дану. Вот кого она напоминала ему, из
давней, прошлой жизни… Колечко, шелковица… Но почему шелковица? Там абрикос был, ведь точно, еще
переспевшие плоды падали ночью с веток и разлетались брызгами! Запомнилась, отложилась в памяти эта глупая
и несущественная деталь, был уверен. Не может быть! Или все же?.. Да какое это может иметь значение сейчас —
абрикос, шелковица…
А если это правда? Жуткая, чудовищная, неожиданная? Что он не один на этом свете, и все случилось так…
Что это? Карма? Матрица доли, перешедшая от отца, которого он всю его жизнь называл дядя? Мысли путались и
толкались, пульсировали в мозгу. Что эта жизнь? Глупая комедия абсурда? Или комическая драма с поганым
концом? Колесо судьбы! Наехало, раздавило! Очередное испытание на пути. Нет, кара! Расплата, подкравшаяся так
неожиданно и подло. За что? За все содеянное им, его отцом, другими их повторениями? Чушь, дьявольские козни!
И Колюня этот — совсем не вестник расплаты. Скорее, чертяка, бес!
Гошу пробило внутри, хрусталь души треснул по старой ране, почувствовал, что смят и расстроен. Даже еще
более раздавлен! Но надо взять себя в руки. Этого всего не может быть, потому что не должно быть так! После
всего того, что было между ним и Данкой, и что сейчас у него в душе, к ней! Милая, любимая, единственная, и такая
несчастная, его девочка!
— Ну, вспоминаешь молодость шальную? Я тебе напомню! Семинарский садик в центре города, за ним
внутренний двор с подворотней, на десяток конурок малосемейных. — Колюня заговорил дальше, довольно
наблюдая за своим попаданием. Радовался Гошиной убитой отрешенности. — Решили тогда закидать тебя грязью с
камнями. Как чужака. Хрен бы нас поймал! А потом подумали: мало ли, вдруг кого схватил — разорвал бы. Потому
умнее решили. Ларек пивной подломили с пацанами. На Пасху как раз. Ну и зажигалку твою, что обронил, наверное,
когда с Милкой зажимались. Такую еще керосиновую, немецкую. Мы с пацанами в ларек подкинули. Глупо, конечно.
Но шмон хороший организовали. Только ты пропал — учуял лажу, что ли? Видно, чуйка у тебя. В армию свалил?
Потом Милку твою менты таскали, как соучастницу. До тех пор, пока брюхо не появилось. Скандал в семействе
разыгрался еще больший. Всем городком обсуждали. Папаша у нее крякнул даже с расстройства. А потом менты
нас раскололи. Так что моя первая малолетка — все равно из-за тебя!
— Все складно баешь. Только не сходится, не курил я никогда, — еле сдерживая себя, старался быть
спокойным, даже безразличным, — И зажигалки у меня такой никогда не было. И в вашей подворотне ни с кем не
встречался.
— Ты в отказе, понятно. Неважно, дела давно минувших дней. Ты пойми, Мирный, мне Данка, ее дочка, самому
как сеструха малая. Как дочка тоже. Вообще трахать тебя должна была другая. Но эта все смешала. Я ее сильно не
уговаривал. Сама увязалась. Порулить на машине захотелось. Ну, и выбрала тебя. Сыграло роль что-то? Дежа вю?