Дайвинг - Блюз
Шрифт:
Эффект возвращения на круги свои, сквозь годы? Слушай, как в кино получается, индийском. Она в нем увидела
свой идеал. А он в ней—– образ той, которую недолюбил когда-то в прошлом. Ха-ха, умора! Вот замутилось как!
Был бы я пограмотней, книгу написал бы! — Колюня щупал его прошлое своими грязными руками, перемешивая
святое и неправедное, загоняя в глухой угол сомнений всей жизни. Как же теперь Данка? Кто она
жаром. Ненависть, ярость, злость… Остро захотелось схватить этого слизняка, переломить об колено, бросить на
камни и топтать до хруста. Но он продолжал его слушать, зная наверняка, что тот теперь не унесет отсюда свою
шкуру.
— Ты вообще должен быть мне за нее благодарен, — продолжал тот. — Это я, не ты, пацанку поднял из
дерьма. Это я помогал твоей несостоявшейся семье материально. Тогда еще ее мамаша конченая… Я ей, козлихе, с
баблом помогал, с ширкой. Должна по сю пору бабла. Если бы не я, было бы еще хуже. А так погибла в конце.
Несчастный случай. Под электричку — хрясь! И дальше это я поддержал и бабку их, и Данку. И вообще, я ее люблю
практически. Чего засмутился? Все так сильно перетасовалось в наше время. И у меня, может, тоже куча детей в
этой жизни разбросана. И не упомню — кого, где, когда. И что теперь? Плакать? — сам марал себе приговор Колюня.
— Сегодня все это закончится для нас. В глубине, — сухо произнес Гоша. — И царь морской, владыка вод, он
наши души заберет, — возник внутри изменившийся рефрен его дайвинг-блюза.
— Да брось ты свои блюзовые страшилки! Песня у тебя была хорошая, согласен. Но в жизни все гораздо
прозаичнее, старый. Хоть бросай свои кости на удачу, хоть нет — это уже ничего не изменит. Нас будет трое. Все под
контролем. Эй, братва, — прохрипел он своим, — если этот вернется без меня — вы знаете, что делать. И с ним, и с
ней. — И довольный собой "атаман" закончил пафосно в лицо Гоше:
— А вообще, знаешь поговорку? Одна бабка мне в Стамбуле нагадала. Рожденный быть повешенным — не
утонет. Так что пойдемте в закрома, дядя!
С обрывистой кручи Атлеша они спускались по отвесной железной лестнице.
— Слушай, что-то море неспокойно,— засомневался Колюня. — Что там говорят про погоду?
Но сзади его уже подталкивали груженые сумками с оборудованием парни.
— Что, страшно стало? Не бойся. Это всего лишь море. А море любит смелых… — Гоша говорил спокойно-
завораживающе. Здесь он был хозяин. — И буря — это же хорошо. Знаешь, как символ обновления. Слишком много
живущих, и зря чересчур долго одни держатся на ветвях жизни своей. Пусть же придет буря и стряхнет с дерева
всех этих гниющих и червивых!
— Что за хрень? Ну ты гонишь!
— Ты уж сам выбирай, идешь или нет. Все там, в глубинном потайном месте. Выберешь столько, сколько
унести сможешь. И эти твои отдам, что требуешь… золото, серебро. Разное, старое, дорогое. Без меня никто не
найдет. Море сторожит его, как живое. Не отпускает. — Он завлекал Колюню все больше. А тот с подручными
спускались опасной белой кручей, завороженные его словами.
— Не гони! Запугать хочешь? Слышишь? Хватит твоей мистики-шмистики. Нашел живой организм — море.
— Почему же? Море— стихия. Двигается и дышит. Раскачивает, бьет волной. Точно в ритме блюза. И мы так
должны двигаться в одном ритме с ним. Если захотим понять его.
— Нет, ну ты гонишь, батя? — последний раз возмутился на лестнице Колюня. — Какой еще блюз, в натуре?
Сегодня хеппенинг отменяется! Давай нормально доделаем наш бизнес, да?
И тут в отмороженной Колюниной голове прошелестел голос, надуваемый ветром, рвущимся о скалы,
демонический, злой и ехидный: "Твои парни, эти дуболомы, думаешь, они прибавят тебе смелости? Или удачи? Ты
можешь чего-то стоить только в компании с вышибалами. И выше тебе не подняться. И ничего ты Данке не
сделаешь. Никуда не денешься, пока не получишь того, что нарисовал себе. О чем мечтаешь? Нет, что заслужил! И
это будет твое!"
Внизу, на волнорезе, все облачились в гидрокостюмы. Колюня со своими с одинаковым, будто только из
магазина, оборудованием. Собрали все для подводной охоты — пневморужья, остроги, и сели в моторку.
— Твой нож, что на поясе, — оставишь здесь! — Колюня переглянулся со своими. Те ухмылялись,
самоуверенные и еще платившие по жизненным счетам. — Нож тебе не понадобится. Мы же с тобой?