Дайвинг - Блюз
Шрифт:
жизнь. Эх, заживем, веришь? — он фальшиво заулыбался. И, как клоун, закатил глазки, хапанув с зеркального
стекла белую дорожку кокаина.
— Скажи, Колюня, ради всего святого, что ты еще должен был ему сказать про меня? Как я в борделе на тебя
служила? Поздно. Я уже все рассказала ему. И он простил и понял меня. Что такого во мне есть, что заставит его
уступить тебе? Что еще ты можешь
— Что ты его доця, брошенная-несчастная? Брось, не бери в голову. Тебе в каждом мужике папаша видится.
Так бы и бросалась, сучка, на каждого встречного: «Здравствуй, папочка!», — гримасничал он. — А тут вообще
точной уверенности ни в чем нет.
— Что, я его дочь? — с ужасом переспросила она, теребя свое колечко на цепочке. — Но этого же не может
быть! Ты же знаешь, что это не так. Ну скажи, что все придумал! Ведь соврал же? Скажи!
— Да не грузи ты меня! И так натворила делов! Перекаламутила! Идиотка! Сука! Засветить тебе за это!
Он схватил ее за цепочку, замахнулся, потянул к себе. Данка сжалась комочком, готовая принять очередную
боль и обиду. Но цепочка лопнула и осталась вместе с кольцом в его руке. Может быть, это остановило его тяжелую
руку на взлете. Обычно скорый на расправу, Колюня стушевался, нерешительно опустился на подушку дивана.
— Что ты наделал?! — взвилась Данка. — Все ломаешь, рвешь, уничтожаешь! Неужели ничего хорошего не
осталось у тебя внутри!
— Ладно, ты это… извини... И не причитай. Я уж и сам теперь не знаю. Тут такое завертелось!.. Ну ничего, на
этот раз я своего не упущу. Верняк, бабки мои будут. Наши. Ладно, дело сделаем — сама все узнаешь. Еще будешь
благодарить меня, когда мы накажем его. Когда узнаешь, кто он тебе на самом деле. А цепочку твою, с колечком, я
починю. А может, это кольцо мамуське твоей он подарил? А тебе что, так ничего и не подарил? Обидно! Ладно,
потом верну. Так спокойнее будет.
Замял колечко с цепочкой ладонью, машинально взвешивая, и быстро сунул в карман.
— Врешь ты, врешь! Хочешь еще больнее сделать! Мне все равно, кто он на самом деле. Я люблю его. А тебя я
ненавижу. И подавись ты этим кольцом. Сдохнешь с ним, — сквозь слезы в лицо ему проговорила она. — Господи,
как я тебя ненавижу…
Последний рубеж
То сентябрьское утро выдалось тихим и солнечным. Баловало напоследок бабье лето. Только вдали, на
горизонте, клубилась синева, предвещающая бурю. Гоша с утра все подготовил на Атлеше. Спустил с древнего
утеса вниз рыбацким краном оборудование, лодку, снаряжение. А рыбаки, получив штормовое предупреждение,
удивлялись ему и наоборот поднимали наверх сети и снасти.
Ближе к полудню прикатили гости. На двух внедорожниках заехали через ворота на рыбачий стан. Вывалили
все из машин — молодые, накачанные, самодовольные и до наглости уверенные в себе. И она, Данка. Бледная,
напуганная, заплаканная, сломленная.
— Гоша, хочу сказать тебе. . . — рванулась к нему.
— Куда, овца! — молодчики остановили грубо, за руки.
— Эй вы, дебилы! Прочь руки от нее!
Те отпрянули, как быки на бойне.
Гоша еле сдерживал себя, крепился — не время. Моряки Атлешской бригады считали его своим, местным,
потому напряглись и застыли в ожидании, кто с топором, с ломиком. Над Атлешем витал дух азартного конфликта.
Успокаивал Данку:
— Ничего не бойся, малыш. Скоро все закончится. Все будет хорошо, — старался выглядеть как можно бодрее.
— Угу… — сквозь слезы едва улыбнулась она. С верой в него. И надеждой на лучшее.
— Все, брэйк, годи… — разводил всех распальцовками Колюня. — Господа, это всего лишь бизнес, и стороны
знают, чего хотят. И все мы отвалим отсюда, когда получим свое. — Он хапнул недавно пару «дорожек» для
«драйва», и был уверен в себе. — Да, Гоша, на два слова — перетрем наши проблемки. И забирай свою кралю, без
проблем, типа, акт доброй воли.
— Идем, бесенок, попробуй рассказать, — видел его насквозь Гоша. — Только смотри внимательно под ноги,
чтобы ненароком не пострадать. Нам сегодня идти в одной связке. Споткнешься, шею свернешь… случайно… И кто
будет нюхать тогда твой порошок?
Очень кстати к воротам подкатила, вся в степной пыли, скорая помощь. Как будто случайно. Медики